Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

Петр Николаевич следует за каждым днем борьбы — они все в памяти, будто это происходило вчера.

«Прибыл генерал Слащев. После нашего последнего свидания он еще более осунулся и обрюзг. Его фантастический костюм, громкий нервный смех и беспорядочный, отрывистый разговор производили тягостное впечатление (Слащев постоянно нюхал кокаин. — Ю. В.). Я выразил ему восхищение перед выполненной им трудной задачей по удержанию Крыма и высказал уверенность, что под защитой его войск я буду иметь возможность привести армию в порядок и наладить тыл. Затем я познакомил его с последними решениями военного совета. Генерал Слащев ответил, что с решением совета он полностью согласен, и просил верить, что его части выполнят свой долг. Он имел основание ожидать в ближайшие дни наступления противника. Я вкратце ознакомил его с намеченной операцией по овладению выходами из Крыма».

Поэт, певец и актер с общероссийской громкой славой Александр Николаевич Вертинский (1889–1957) сохранил нам облик мятежного генерала именно той поры [69] Вертинский А. Дорогой длинною… М., «Правда», 1991, с. 117–118, 128. В 1949 г. мне посчастливилось побывать на его концерте в Московском театре имени Ленинского комсомола. Пластика его жестов поразила даже меня, подростка, а песни, голос звучат в памяти и доныне. .

«Длинная, белая, смертельно белая маска с ярко-вишневым припухшим ртом, серо-зеленые мутные глаза…

Он был напудрен…

Высокие свечи в бутылках озаряли лицо Слащова (Вертинский пишет: Слащов. — Ю. В.) — страшную гипсовую маску с мутными глазами…» [69] Вертинский А. Дорогой длинною… М., «Правда», 1991, с. 117–118, 128. В 1949 г. мне посчастливилось побывать на его концерте в Московском театре имени Ленинского комсомола. Пластика его жестов поразила даже меня, подростка, а песни, голос звучат в памяти и доныне.

Слащев был высок, статен, с крупными руками, настойчивым прямым взглядом.

И, прощаясь со Слащевым на страницах своей книги воспоминаний, Вертинский прибавляет, как бы извиняясь:

«Я, конечно, не претендую на точность или значительность своих выводов, но мне кажется, что чувствовал я его все-таки верно. Слащов любил родину. И страдал за нее. По-своему, конечно».

В своих воспоминаниях, законченных 30 декабря 1923 г. на чужбине, Врангель называет Слащева генералом «талантливым и честолюбивым, беспокойным и своевластным».

«Хороший строевой офицер, генерал Слащев, имея сборные случайные войска, отлично справлялся со своей задачей. С горстью людей, среди общего развала, он отстоял Крым (не будь Слащева, не было б и врангелевского Крыма. — Ю. В.). Однако полная, вне всякого контроля самостоятельность, сознание безнаказанности окончательно вскружили ему голову. Неуравновешенный от природы, слабохарактерный, легко поддающийся самой низкопробной лести, плохо разбирающийся в людях, к тому же подверженный болезненному пристрастию к наркотикам и вину (будешь подвержен, коли купаешься в крови — не в штабе, а на передовой — целых шесть лет; шесть лет — окопы, пули, кровь, гибель товарищей, постоянный риск смерти, штыковые и сабельные атаки, ранения. — Ю. В.), он в атмосфере общего развала окончательно запутался. Не довольствуясь уже ролью строевого начальника, он стремился влиять на общую политическую работу, засыпал ставку всевозможными проектами и предположениями, настаивал на смене целого ряда других начальников, требовал привлечения к работе лиц, казавшихся ему выдающимися».

Петр Николаевич день за днем старается восстановить дисциплину в армии. Неизбежно возникает необходимость отстранить Слащева.

«…Я наметил зачислить генерала Слащева в свое распоряжение с сохранением содержания, что давало ему возможность спокойно заняться лечением. В заключение нашего разговора я передал генералу Слащеву приказ (№ 3505, от 6 августа 1920 г. — Ю. В.), в коем в воздаяние его заслуг по спасению Крыма ему присваивалось наименование «Крымский»; я знал, что это была его давнишняя мечта.

Слащев растрогался совершенно; захлебывающимся, прерываемым слезами голосом он благодарил меня. Без жалости нельзя было на него смотреть.

В тот же день генерал Слащев с женой был у моей жены с визитом. На следующий день мы поехали отдавать визит. Слащев жил в своем вагоне на вокзале. В вагоне царил невероятный беспорядок. Стол, уставленный бутылками и закусками, на диванах — разбросанная одежда, карты, оружие. Среди этого беспорядка Слащев — в фантастическом белом ментике, расшитом желтыми шнурами и отороченном мехом, окруженный всевозможными птицами. Тут были и журавль, и ворона, и ласточка, и скворец. Они прыгали по столу и диванам, вспархивали на плечи и на голову своего хозяина…