Александр Долгов - Спасти Цоя [litres]

Вал обезумевших мигрантов, в преимуществе, из переставших существовать африканских и азиатских государств захлестнул континентальную часть Европы. Наплыв мусульман оказался столь ошеломляюще огромным, что кое-кто из западных футуристов предрек в скором будущем создание Объединенного Европейского Халифата. Этой отвратительной гримасы истории, к счастью, не произошло, но все же созданные там мусульманские анклавы вскоре вышли из подчинения большинства европейских государств, в коих утратилась монополия на насилие и суд. Длившийся многие-многие десятилетия вялотекущий закат Западного мира, современного воплощения библейских Содома и Гоморры, пришел к закономерному фиаско. И только Россия, по сути превратившаяся в подобие осажденной крепости, стоит особняком на общем загнивающем фоне… Последний оплот и надежда православия и нравственности уверенно держит границу на замке. Но и здесь земного рая не существует: люди, как и повсюду, страшатся будущего, не сулящего им ничего позитивного. Да, как ни прискорбно, времена изменились к худшему.

Глобальная ядерная война, кстати говоря, которой долгое время пугали мир, к счастью, не началась, хотя некоторые заокеанские горячие головы в лице безответственных политиков и генералов грозились ее развязать, но дураков, как говорится, нету – кому охота зазря помирать, таких нет, особенно среди тех, кто умеет считать свои денежки. Я безусловно талдычу про владельцев транснациональных корпораций, весьма охочих до сверхприбылей, поэтому до всемирного апокалипсиса дело, слава Богу, не дошло… Но локальные войны возникают по всему свету постоянно, и даже с применением тактического ядерного оружия: время от времени то там, то здесь полыхнет, погорит-погорит и перестанет, вспыхнет в другом месте, одним словом, совсем безрадостная картина вырисовывается, нет нужды описывать в подробностях. Слава Богу, это еще не постапокалиптический мир, многократно отраженный в художественной прозе и кинематографе, но все идет к тому, уж поверьте мне, многоопытному историку…

Если вы верно уловили, уважаемый читатель, я пишу завершающие записки, находясь в тюрьме, а если быть точным, в полностью автоматизированной тюрьме или, как она официально называется «ИИУНТ», «исправительно-изоляционное учреждение нового типа» под номером 418. О-хо-хо! – в этом номере скрыта еще одна насмешка судьбы, еще одна издевка надо мной – сложите цифры и поймете.

Тюрьма находится, без преувеличения, на самом краю света – в Гремихе. Да, да, не ослышались – в той самой Гремихе, которую я когда-то – восемь с половиной веков назад – в своих байках несерьезно величал Гипербореей, совсем не ожидая, что на склоне лет мне придется оказаться там. Это не просто суровый край: тепла здесь практически не бывает, даже календарные летние месяцы – холодные и ветреные. Говорят, что Гремихой ее прозвали за то, что ураганный ветер, постоянно дующий в этом гиблом месте, выворачивал с мясом листовое железо с крыш домов первых поселенцев, оглашая окрестности жуткими гремящими и скрежещущими звуками. Место находится примерно в пятистах километрах от заполярного Мурманска, хоть и изрядно затопленного, но сохранившегося, вполне живого города, вынужденно перекочевавшего в сопки. Сухопутной дороги, связывающей Гремиху с самым большим городом мира, расположенным в высоких широтах, никогда не было. Еще в прошлом веке, когда тут располагалась база советских атомных подводных лодок, сюда можно было добраться только двумя способами: либо по морю на пароходе, либо по воздуху на вертолете, и только при условии приемлемой погоды. Но все в прошлом. С тех пор, как через весь Кольский полуостров проложили в обе стороны – туда и обратно – большую «ПНЕВМОТРУБУ» для сверхскоростного передвижения, о прежнем транспорте забыли намертво. Сейчас, только представьте себе: засунули меня в капсулу на воздушной подушке вместе с моей каталкой, двадцать минут и я – на месте! Невероятно!? А раньше, по выражению незабвенного Долгова, «по волнам надо было всю ночь болтаться».

Вот так и доставили меня из Мурманска при помощи «трубы» – точненько к воротам заведения, я даже не смог оглядеть окрестности. Встретил меня, как и положено, директор тамошней тюрьмы – виртуальный, я с ним пообщался при помощи устроенной онлайн-конференции, экран находился на стене камеры. Сам он, надо полагать, пребывал в Мурманске или даже в самой Москве, курируя подобные заведения с помощью современных средств связи и дистанционного управления. Эдакий суровый лысоватый мужчина лет пятидесяти со стальным блеском в бесцветных глазах, на экранном изображении больше меня раза в три, надо полагать, что на экране в его кабинете я был таких же размеров, хотя… может, и микроскопических, сообразуясь с моим нынешним статусом. Он без лишних предисловий сразу предупредил, что подопечные его учреждений не сбегали и никогда не сбегут, мол, будьте в этом уверены, даже не пытайтесь. Говорил на полном серьезе девяностолетнему инвалиду-колясочнику, стоявшему двумя ногами в могиле! (Если обратили внимание на «каталку», чуть ранее вскользь упомянутую.) С чувством юмора, полагаю, у него оказалось не все в порядке. Или… директору было чуждо трунить по той причине, что он мог оказаться не человеком, а обыкновенным биороботом. Ныне подобных тварей развелось немереное количество, прогресс, надо признать, не стоит на месте, и хорошо выдрессированных роботов сплошь и рядом ставят на руководящие должности. Тем более, как я уже сказал, тюрьма-то была автоматизированная: как говорится, робот на роботе сидел и роботом погонял, кто ими еще сможет управлять как не искусственный интеллект? Вся работа – от уборки камеры, кормежки, приготовления пищи, стирки белья, обеспечения личной гигиены, медицинского обслуживания, конвоирования и прочего выполнялась исключительно роботами. Ко мне, как к обездвиженному узнику, приставили постоянного по имени Елисей, на вид что-то среднее между пылесосом и газонокосилкой на колесиках, только без трубы и косы, но других сопутствующих компонентов хватало за глаза. Из-за специфического окраса «вырви глаз», он мне напоминал божью коровку, только без белых пятнышек на корпусе. Круглые сутки он неутомимо обслуживал меня, находясь со мною на одной тюремной площади, будучи по сути сокамерником и одновременно надзирателем, приглядывающим за мной, чтобы я ненароком не драпанул или не наложил на себя руки – по приговору я обязан был умереть естественной смертью.