Олег Капустин - Судьба генерала

Вот высокий майор Лендсей командует персидскими артиллеристами. Те довольно проворно вновь заряжают орудия, и снова раздаётся залп. Клубы порохового дыма застилают городские стены и верхушки башен. А вот капитан Гарт скачет перед нестройном фронтом пехотных персидских полков и тузит кулаками по физиономиям батальонных командиров, добиваясь чёткой ровности строя. Это просто вызвало презрительный смех среди русских военных.

— Ну что, спрашивается, может получиться из этой плохо одетой орды сарбазов, когда даже их старшие, штаб-офицеры, не имеют понятия о чести и дают англичанам мутузить себя кулаками и даже получают палки за плохую службу?

А тем временем, как генерал Ермолов проезжал персидские войска, отдававшие ему воинские почести, позади фронта сарбазов сквозь густую толпу любопытных тебризцев пробирался на великолепном белоснежном арабском скакуне скромно одетый всадник, закрывавший лицо полой чёрного широкого дорожного плаща. Он внимательно всматривался в русского генерала. У городских ворот он скрылся. Это был Аббас-мирза, собственной персоной, не удержавшись, чтобы не посмотреть ещё до официального приёма на будущего соперника, с которым, как был наследный персидский принц уверен, судьба сведёт его на поле боя в ближайшее время.

Был среди тебризцев ещё один человек — он смотрел на русское посольство так, словно искал знакомого. Одетый, как простой зажиточный горожанин, в светло-коричневый кафтан, остроконечную чёрную баранью шапку, с бородкой, окрашенной хной, он не выделялся из толпы, но то, с каким властно-небрежным выражением посматривал на окружающих, говорило любому умудрённому жизнью горожанину, что это отнюдь не купец. Незнакомец пристально всматривался в свиту русского посла. И вот нашёл наконец того, кого с таким нетерпением искал. Глаза его загорелись мрачным огнём. Муравьёв, гарцевавший на коне неподалёку от генерала, почувствовал на себе этот жгучий взгляд. Штабс-капитан вгляделся в толпу и вдруг увидел между двух хилых сарбазов высокого мужчину, смотревшего на него с такой ненавистью, что казалось, он сейчас кинется кромсать кинжалом, заткнутым за малиновый кушак, русских дипломатов. На его правой щеке алел свежий шрам, спускающийся от скулы до самого подбородка. Это был тот самый «горец», которого упустил Николай в духане в Тифлисе месяца полтора назад и пометил ударом кинжала. «Горец» провёл угрожающе рукой по горлу и скрылся в толпе.

— Кажется, персияне неплохо подготовились к нашей встрече, — пробормотал себе под нос, усмехаясь, Николай и, подбоченясь, с ещё более бравым и беззаботным видом загарцевал на породистой каурой лошадке.

Вскоре русское посольство вступило в город. Цоканье копыт по замощённым камнем тесным улочкам и непривычные персиянам звуки русских маршей, отражаясь многократно звучным эхом, полетели между высокими и узко смыкающимися глинобитными домами и дувалами. Скоро русские дипломаты уже прибыли в просторный дом Мирзы-Безюрга, состоявший из девятнадцати дворов, на которых умещались маленькие водоёмы и садики, куда выходили все окна комнат. Снаружи дом казался глинобитно-кирпичной крепостью. Как только русское посольство въехало в многочисленные дворики этого скорее жилого комплекса, занимающего целый городской квартал, чем дворца, вокруг него сомкнулась сплошная цепь сарбазов и фаррашей — местных полицейских. Они никого не подпускали близко. Даже русскую прислугу, одетую по-восточному, приняв за персов, гнали прочь. Пришлось вмешаться самому Ермолову, заявившему вскоре прибывшему с визитом каймакаму Безюргу, что если эта бессовестно-злобная блокада русского посольства продолжится, то оно тотчас же вернётся восвояси. При этом Алексей Петрович грозно выпучил глаза и затопал неистово ногами. Это произвело на персов сильное впечатление. Сарбазы были отведены подальше от здания, но вскоре и бедным пехотинцам, и полицейским-фаррашам просто надоело жариться на солнце у дверей и ворот охраняемого ими дома, и всё это персидское воинство разбрелось по городу, возвращаясь на свои посты только затем, чтобы получить несколько серебряных монеток за мелкие услуги от господ русских офицеров и дипломатов, приобретающих тем большее уважение у местного населения, чем больше они разбрасывали вокруг мелочи.

На следующий день Мирза-Безюрг вновь беседовал с Ермоловым. Тот угощал шахского сатрапа розовым ликёром, который несколько смягчил сердце ожесточённого ненавистника русского оружия и усладил горечь от слов самоуверенного русского генерала, что он ни за что не наденет красных чулок, чтобы предстать в них по персидским обычаям перед шахзаде Аббас-мирзой завтра. Но даже пуншевое мороженое и новая большая доза ликёра не смогли погасить ужас, охвативший каймакама, когда он услышал от русского святотатца, что тот и перед самим шахом предстанет в сапогах, правда хорошо начищенных. На аргумент же перса, что все европейцы беспрекословно доныне надевали красные чулки, чтобы в них предстать ко двору, Ермолов громогласно заявил: