Олег Капустин - Судьба генерала

Все роковые для себя последствия пожара Москвы французы осознали значительно позднее. Сначала они не обратили особого внимания на мелкие очаги огня, возникавшие то тут, то там в различных предместьях оставленного москвичами города. Но на третий день по вступлении врага в русскую столицу началось такое, что ужаснуло даже самых грубых и бесстрашных вояк.

…Было жарко, невыносимо пекло солнце. Он идёт во главе колонны еле бредущих по пустыне солдат. Слышны удары прикладов о камни. Многие уже опираются на ружья, как на костыли… А над головами, в бледно-голубом небе, зловеще парят стервятники, слетевшиеся сюда со всей Сирийской пустыни. Скоро, очень скоро им будет чем поживиться… Наполеон открывает глаза и облизывает пересохшие губы.

«Господи, что за чертовщина? Он опять на этой жуткой, выжженной солнцем пустынной дороге, отступает после неудачной осады проклятой им тысячи раз крепости Сен-Жан д’Акр в Сирии. Неужели все его десятки успешных кампаний и выигранных сражений по всей Европе, его императорство — только бредовый сон молодого, умирающего от жажды генерала в дикой, зловещей пустыне? А на самом деле ничего этого не было, и то, что ждёт его впереди, это только участь стать поживой для летающих всё ниже и ниже тварей с огромными клювами и когтями?»

Бонапарт вскочил с дивана, на котором прикорнул, укрывшись шинелью. Огляделся. Над головой низкие своды, расписанные какими-то диковинными птицами и зверями. В маленькие оконца бьёт нестерпимо яркий, неестественный свет…

— Да я же в Москве, в царских палатах! — воскликнул Наполеон, тряся головой и пытаясь отогнать от себя те жуткие видения, которые его так испугали. — Я же в московском дворце, чёрт побери, и уже много лет император Франции и властитель всей Европы, — говорил он сам себе, словно хотел убедиться в этом. — Но почему так жарко, пахнет какой-то гарью и хочется нестерпимо пить, как тогда, тринадцать лет назад, в Сирийской пустыне?

— Пожар, император, Москва горит, и уже дымятся крыши дворцов у нас в Кремле! — выкрикнул громко, тяжело хромая на ходу, вошедший к императору его генерал-адъютант Жан Рапп, раненный в бедро на Бородинском поле, но не оставивший службу при обожаемом властелине.

Наполеон, ничего не говоря, прямо босиком подошёл к окну и распахнул его. В лицо ему пахнуло таким жаром, что казалось, опалило ресницы и брови. Император отшатнулся. Сначала он подумал, что отворил дверку печки, а не окно, но, прикрыв лицо рукой, всмотрелся. Перед ним бушевал огненный океан. Вся Москва горела разом. По ней перекатывались огромные огненные волны. Бешеный ветер нёс миллионы искр, груды угля и пылающих головешек. К оконной раме и стене нельзя было притронуться — так они раскалились. В комнате уже стали тлеть занавески и ковёр под ногами.

В палату вбежали пасынок Наполеона Евгений Богарне и начальник штаба Бертье. Они умоляли покинуть Кремль. Император, натянув сапоги, стал мрачно шагать по залам дворца. Вот он — сюрприз, который ему подготовили этот полусумасшедший фанатик-патриот Ростопчин и хитрый, одноглазый чёрт Кутузов. Наполеон в бешенстве кусал губы.

— Какое ужасное зрелище! Это они сами жгут. Сколько дворцов! Такой прекрасный город — и всё в пепел! Какое невообразимое решение! Что за люди! Это скифы! — кричал хриплым, сорвавшимся от дикой ярости голосом император, и вдруг ему почудилось, как над головой вновь зашелестели крылья стервятников. — Неужели это был вещий сон и нужно убираться из Москвы и вообще из России подобру-поздорову?

Он смертельно побледнел, но тут же взял себя в руки. Нет, он поставит на колени этих дикарей! И выедет из этого города победителем на белом коне, как и въехал сюда два дня назад, полный радостных надежд.

Но, как ни успокаивал себя император, покинуть Москву, причём очень поспешно, ему всё же пришлось через два часа — правда, пока не навсегда. С огромным трудом удалось вместе со свитой пробраться сквозь огненные коридоры, в которые превратились улицы, за город. Да и то Наполеону повезло, что неподалёку от Кремля они натолкнулись на мародёров из корпуса Нея и солдаты вывели заблудившегося в огне их «маленького капрала» в огороды, сплошными полями окружавшие русскую столицу. Император мрачно созерцал своё воинство, пёкшее в золе костров только что выкопанную картошку, восседавшее в грязных сапогах на роскошных креслах, обитых шёлком, и укрывавшее заморённых лошадок кусками драгоценных гобеленов, похищенных из дворцов, уже превратившихся в пепел. Солдатня пила из хрустальных бокалов, фарфоровых чашек и серебряных церковных потиров дорогие вина и горланила песни. Некоторые кидались к императору, чтобы угостить и его. Их с трудом отпихивали адъютанты и конные егеря из малочисленного эскорта.