Олег Капустин - Судьба генерала

А Николай понял, что нашёл союзника среди хивинцев, и в будущем именно на этот слой трудолюбивого крестьянства и мелких земельных собственников и нужно опираться русским политикам, утверждая своё влияние в Средней Азии. Ну а пока русский офицер, несмотря на всё противодействие, всё же выполнял порученное дело, его судьба решалась в ханском дворце. Мухаммед-Рахим-хан пригласил ближайших советников, чтобы решить, как же поступать с русским послом.

Первым на совете выступила главная духовная особа ханства — мулла Кази. Он, выпучив свои круглые, мутные глаза на широкоскулом, жёлтом лице и поглаживая седую редкую бородку, авторитетно и даже поучающим тоном произнёс:

— Неверного нужно вывезти в пустыню и зарыть живьём в глубокой яме.

В зале, где собрался государственный совет, наступило тяжёлое молчание. Все напряжённо следили за выражением лица хана. Тот же молча смотрел на муллу. Его крупное белое лицо и мощная, как у буйвола, шея стали медленно багроветь. Мухаммед-Рахим часто задышал. Приближённые втянули головы в плечи.

— Я полагал, что у тебя ума палата, а вижу, что ошибался, его, оказывается, меньше, чем в этой пиале, — медленно, явно с трудом сдерживая себя, проговорил хан, обращаясь к мулле. — А что, если после того, как я убью этого русского, его белый царь пошлёт сюда два войска? Одно из-за Каспия вместе с сардарем Ермоловым, который беспощадно всё крушит на своём пути и вырезает целые аулы, когда ему пробуют перечить горцы на Кавказе, а другое из Оренбурга. Придут они сюда, с тысячами пушек и с ордами кровожадных казаков, разнесут в пыль стены Хивы и повытаскивают моих жён из гарема. Правда, шайтан их забери этих жён, — уже потише пробормотал Мухаммед-Рахим, — не в них дело, я бы их и даром отдал тому, кто увёз бы этих злых мегер куда подальше, но ведь и наши головы окажутся на казацких пиках.

Хан посидел, помолчал и, успокоившись, обратился к советникам с тем же вопросом. И естественно, все они наперебой начали предлагать сохранить жизнь неверному. Старый ханский визирь Мехтер-ага даже предложил поскорее принять с почестями русского посла и отправить в свою очередь своего к белому царю с подарками.

— А может, это и не посол вовсе, — вдруг сказал хан, в сомнении качая головой. — Может быть, это кровожадный Ермолов подослал к нам своего лазутчика, чтобы он высмотрел пути к Хиве, а на следующий год и сам объявится под нашими стенами?

Все замолкли, почесали в бритых затылках и так же дружно начали советовать убить подлого неверного.

— Вы мне совсем голову заморочили! — прорычал хан и поднялся во весь свой двухсаженный рост. — И убивать, и не убивать, и отпустить, и не отпускать, и наградить, и не награждать?! Как же вас понимать, советнички? Всё! Вы мне надоели, безмозглые бараны! Пошли вон! — рявкнул хозяин Хивы и, пнув попавшуюся под ногу расшитую серебром подушку, пошёл тяжёлой походкой из залы, но вдруг остановился и, обернувшись, приказал своему визирю: — Пускай посидит этот неверный в Иль-Гельды, присматривать за ним внимательно, обо всём, что он говорит и с кем встречается, мне докладывать немедленно, а если он убежит, то сниму с тебя твою плешивую, пустую башку.

Вскоре тяжёлые шаги хана, звучным эхом отражающиеся под резными сводами залов дворца, затихли. Члены государственного совета разошлись, покряхтывая.

— И зачем этот совет нужен? — думали многие из них. — Ляпнешь что-нибудь не то — и останешься без головы! Решал раньше всё сам хан и пускай решает, на то он и хан!

Шли день за днём, неделя за неделей. Во второй половине октября тучи на небе начали сгущаться. Изредка стал накрапывать дождик. Когда Муравьёв поднимался на покрытую землёй крышу, то видел, что окружающие крепость песчаные гряды покрылись редкими кустиками зелёной травы. Зацвела полынь. Её густой аромат веял из пустыни, тревожа душу Николая. Хотелось побыстрее покинуть проклятую крепость, вернуться на корабль… Но капитан давил в себе эти настроения. Пока не выполнит главного — не встретится с ханом, — никуда из Хивы не поедет.

Однажды, уже холодной ночью, когда под ногами часовых, шагающих у крепостной стены, потрескивал ледок под ногами и сухие промерзшие листья с чинар и тополей, Муравьёв вдруг увидел в свете луны, льющемся из-за приоткрытого ставня на окне, чью-то тень, проскользнувшую в дверь комнаты. Николай поднял штуцер.

— Не стреляйте, я свой, — пробормотал кто-то по-русски.

Николай быстро вскочил, зажал рот рукой говорящему и выволок его из комнаты. Они быстро прошли в тень ив и чинар к хаузу. В неровном свете луны, выглядывающей ненадолго из-за туч, капитан рассмотрел лицо пришедшего. Это был молодой мужчина в тюбетейке.