Недаром, как ему объяснил Петрович, свои дома местные жители называют словом «кала», которое на многих восточных языках обозначает «крепость». Но любознательному капитану недолго пришлось любоваться пасторальными пейзажами. Вскоре их встретил в двадцати вёрстах от Хивы криворотый старикашка, Ат-Чанар, который сразу же не понравился Муравьёву. Его сопровождал отряд хивинских кавалеристов. Они невозмутимо окружили малочисленный караван посольства, и Николаю было непонятно, то ли их взяли под арест, то ли сопровождают почётным караулом. Ат-Чанар рассыпался в любезностях и настойчиво требовал передать ему письмо сардаря Ермолова хану и подарки. Муравьёв опасался отдавать бумаги, подтверждающие его полномочия, в чужие руки, а когда второй чиновник, представляющий хана, юз-баши Еш-Незер, высокий молодой мужчина с кудрявой чёрной, коротко подстриженной бородкой и живыми карими глазами, очень выразительно посмотрел на капитана в момент особенно настойчивой атаки Ат-Чанара с требованиями отдать письмо хану и слегка повёл головой из стороны в сторону, русский посол категорически отказался расставаться с посланием и подарками.
— Я сам лично вручу и письмо сардаря Кавказа, и подарки хану, когда он меня примет, — категорично заявил Муравьёв.
Ат-Чанар, скривившись так, словно откусил от зелёного, недозревшего яблока, проворчал что-то себе под нос и быстро укатил восвояси. А юз-баши, сотник, Еш-Незер повёз русского офицера в крепостцу Иль-Гельды, что была расположена неподалёку от Хивы, куда хан приказал поместить свалившегося так нежданно-негаданно ему на голову посла от могущественного северного соседа.
В крепости за высокой глинобитной стеной Муравьёв оказался как в тюрьме. Его поместили в довольно просторной, с побелёнными стенами комнате. Рядом находился маленький сад с несколькими высокими пирамидальными тополями, развесистыми чинарами и шелковицами, склонившимися над небольшим, но глубоким хаузом — прудом. Вскоре Николай понял, что он под строгим арестом. К нему даже его проводника Сеида не допускали. Петрович, ходивший в город за продуктами, сообщил капитану, что все местные жители уверены, что хан казнит неверного русского, только вот мнения расходятся, какую казнь он предпочтёт. Одни утверждают, что русского посадят на кол, другие — что четвертуют, третьи — что с живого сдерут кожу, а наиболее милосердные выступают за простое удушение шёлковым шнурком. Понятно, что после таких сообщений, красочно расписанных Петровичем, Николай стал спать очень чутко, положив рядом с собой кавалерийский штуцер, пистолеты и вынутую из ножен шашку.
Как-то раз юз-баши Еш-Незер прошептал на ухо капитану, когда он читал по-английски «Илиаду» Гомера в тени склонившихся над водой хауза развесистых ив, что в комнате нужно разговаривать и по-русски осторожно, так как за стеной там сидит знающий русский язык верный человек хана и подслушивает всё, что говорят Муравьёв и его переводчик. После этого благодарный капитан стал частенько приглашать к себе на чай симпатизирующего ему хивинского сотника, а заодно расхваливать Мухаммед-Рахим-хана и по-татарски, и по-русски, вспоминая совет, данный ему Ермоловым, не скупиться на лесть. Николай также подарил юз-баши Еш-Незеру несколько соболей и дорогое английское, богато украшенное ружьё. Сотник, выходец из семьи хивинского мелкого земельного владельца, исконно ненавидящий и персов, много раз разорявших его страну, и кровожадных ненасытных кочевников, к которым, кстати, принадлежал и сам хан, был очень доволен подарками и, расчувствовавшись, поведал русскому послу, что многие из его среды, состоятельных узбекских земледельцев, смотрят на русского соседа не только без неприязни, но и даже с надеждой, что могущественный белый царь смог бы установить в междуречье Амударьи и Сырдарьи твёрдый порядок и защитить трудолюбивых дехкан [30] Дехкане — крестьяне.
от грабежей кочевников, а заодно и от беспардонных поборов местных властей, не ограниченных никакими законами.
— Ведь налаживается мирная жизнь на том же Кавказе: без грабежей горцев и персов развивается успешно торговля, богатеют и города, и местные владельцы, и трудолюбивые дехкане. Нам об этом рассказывал мулла из Дербента, привёзший учиться в хивинское медресе [31] Медресе — в мусульманских странах средняя и высшая школа, готовящая служителей культа, учителей.
своих сыновей. И мусульман белый царь не притесняет, — проговорил тихо, склонившись почти к самому уху Муравьёва, осторожный и здравомыслящий юз-баши.
Читать дальше