Александр Золототрубов - Мерецков. Мерцающий луч славы

В первой половине января 1943 года неожиданно на фронт прибыли представители Ставки маршал Ворошилов и генерал армии Жуков. Мерецков узнал об этом в последнюю минуту и не смог встретить их на аэродроме.

— Ну, добрый день, хитрый ярославец! — Лицо Жукова от мороза раскраснелось, на бровях ещё не растаяли паутинки инея. — Ветер колючий, как игла… Послушай, Кирилл, давно хочу спросить, почему Иосиф Виссарионович называет тебя хитрым ярославцем?

— У него бы ты и спросил, Георгий, — слукавил Мерецков.

— А чего спрашивать, и так всё ясно, — упрекнул его Климент Ефремович. — Ты же родом из Ярославля?

— Истина! — подтвердил Кирилл Афанасьевич.

— Ну а почему «хитрый», тут секрета нет, — продолжал Ворошилов. — Твои дельные предложения по военным вопросам всегда импонировали Сталину, потому-то он и назвал их «хитрыми».

— Я рад, что ко мне приехали такие видные военачальники, — улыбнулся Мерецков. — Но хотел бы знать, чем обязан?

Жуков захохотал.

— Ну ты, Кирилл, даёшь! — воскликнул он. — Мы будем координировать действия ваших фронтов, когда начнётся операция. А теперь за работу!

Он сбросил с себя шинель, фуражку и, глядя на Мерецкова, попросил его разложить на столе рабочую карту, потом развернул свою. Генерал Шарохин мигом всё сделал.

— Ну-ка, хитрый ярославец, покажи на карте, где вы с Говоровым наметили прорывать блокаду Ленинграда?

— Вот здесь, севернее Ладоги. — Мерецков ткнул карандашом в красную точку на карте. — Расстояние между нашими фронтами двенадцать километров, вот и получается, что мой фронт должен преодолеть шесть километров вражеской обороны и столько же Ленинградский.

Жуков внимательно разглядывал карту. Линия фронта тянулась через буреломы, лесные чащобы и болота и по небольшим холмикам-островкам, возвышавшимся над стылой землёй.

— Направление сложное, — раздумчиво произнёс он и неожиданно спросил о другом: — А где член Военного совета Мехлис? Я что-то его не вижу.

Мерецков сказал, что фронт скоро начнёт наступление и он послал Мехлиса во 2-ю ударную армию.

— Лев Захарович нервы тебе не треплет? — усмехнулся Жуков.

— Пока с Мехлисом у меня мирное сосуществование, — ушёл от прямого ответа Мерецков.

Маршал Ворошилов в это время о чём-то беседовал с начальником артиллерии фронта генералом Дегтярёвым и к их разговору не прислушивался, но Жуков знал, что Климент Ефремович, как и он сам, Мехлиса недолюбливал.

— Если Мехлис станет тебя поучать, мешать работе, дай знать мне, я поговорю с Верховным, — заметил Жуков. — Я найду что сказать Иосифу Виссарионовичу.

— Добро, Георгий Константинович.

Жуков в целом одобрил задумку Мерецкова, где и какими силами нанести удар по обороне фашистов, но подчеркнул, что успехов можно добиться, если действия Ленинградского и Волховского фронтов будут строго согласованы.

— Я говорил по ВЧ с генералом Говоровым и его тоже предупредил на этот счёт, так что имей в виду, — сказал Георгий Константинович, глядя на Кирилла Афанасьевича.

Он хотел закурить, но в портсигаре было пусто, и он попросил папиросу у Ворошилова. Тот достал из кармана пачку папирос и нечаянно уронил на пол фотокарточку, которую перед самым отъездом на Волховский фронт ему вручил фотокорреспондент «Красной Звезды». Жуков поднял её.

— Кто это? — спросил он, разглядывая лейтенанта в форме лётчика. — Мне знакомо это лицо, где-то я видел его.

— Это же сын Михаила Фрунзе — Тимур! — Ворошилов взял фотокарточку и спрятал её в карман. — Когда после операции в двадцать пятом Фрунзе умер, я взял на воспитание его детей — сына Тимура и дочь Таню. — Он вздохнул. — Потом Тимур окончил военную авиашколу, в сорок первом стал лётчиком. Участвовал в боях под Москвой…

— Тимура Фрунзе уже нет, — грустно промолвил Жуков. — Девятнадцатого января сорок второго года в воздушном бою на него напали восемь немецких самолётов, два из них Тимур сбил, но и сам погиб. На имя Верховного мы тогда послали реляцию, чтобы ему присвоили звание Героя Советского Союза посмертно, что и было сделано.

— Героем Тимур стал, но я зол на авиаторов, которые не уберегли сына легендарного Михаила Фрунзе, — грустно произнёс Ворошилов.

— Мне говорили, что парень он был горячий, рвался и самое пекло, у него был характер отца. — Жуков помолчал. — Вот что, Кирилл Афанасьевич. Я хотел бы побывать в войсках. Через два дня тут поднимется свинцовая буря, и важно поговорить с бойцами и командирами, какое у них настроение, может, штаб что-то упустил, есть время поправить… Давай вместе съездим, а маршал Ворошилов обговорит некоторые вопросы с начальником штаба. Вы, Климент Ефремович, поедете с нами?