Александр Золототрубов - Мерецков. Мерцающий луч славы

— Стол накрыт, приглашаю вас! — отозвалась хозяйка.

Мерецков вопросительно взглянул на Татьяну. Та догадалась, в чём дело, сказала тихо, но твёрдо:

— Давайте помянем моего Игорька, я очень вас прошу… — Голос у неё дрогнул, она посмотрела на гостя немигающими глазами. В них, как показалось Кириллу Афанасьевичу, был упрёк, и он не смог смолчать.

— Татьяна Игоревна, я хочу, чтобы вы знали: вины моей или моих товарищей в гибели вашего сына нет.

— Бог с вами, Кирилл Афанасьевич, разве я могу вас в чём-то упрекнуть! — едва не крикнула Татьяна. — Такая, видно, судьба выпала на долю сына, тут уж ничего не поделаешь. Помню, отец говорил мне, когда приезжал в Москву, что поначалу думал отрезать вам больную ногу, так как боялся, что начнётся гангрена. Но нога-то у вас осталась! Случай один из тысячи, говорю вам как врач, хотя моя профессия лечить зубы. И всё же…

Время летело, и Мерецков заторопился домой, чтобы собраться в дорогу.

Когда он вошёл в квартиру, жена спросила:

— Ты, наверное, заходил проведать ростовчан?

— Только что от них, — снимая шинель, проговорил Кирилл Афанасьевич. — Ты, Дуняша, как в воду глядела. Татьяна Игоревна, мать погибшего солдата, живёт у своей тёти, а приехала к ней задолго до взятия немцами Ростова. Оказывается, у солдата Кречета родился сын уже после отъезда на фронт. Ему второй год. А вот оформить брак со своей девушкой Любой Игорь не успел.

— Так это же прекрасно, бабушке есть о ком позаботиться!

— Вот и я ей об этом сказал. — Мерецков грузно сел на диван. — А знаешь, кто я теперь? — вдруг спросил он жену. — Командующий Волховским фронтом!

— Кирюша, ты это давно заслужил, я тебя поздравляю! — Она подошла к нему и поцеловала.

В ночь он улетел. Когда под самолётом оказался Ленинград, кромешную тьму острыми клинками разрезали ракеты, на переднем крае взрывались снаряды и мины, вихрем неслись трассирующие пули. В иллюминатор самолёта это было отчётливо видно.

— Бои местного значения, — перехватив взгляд Мерецкова, сказал генерал Стельмах.

Самолёт коснулся земли, немного пробежал и остановился. Мерецков спрыгнул на землю, следом за ним Стельмах.

— Григорий Давидович, в десять утра проведём совещание командиров, так что распорядись. Теперь ты начальник штаба фронта, моя правая рука. Тихвинскую наступательную операцию надо нам завершить успешно.

— Слушаюсь, товарищ командующий!

Всякое доброе дело несёт награду в самом себе, и в этом Мерецков не сомневался, как не сомневался и в том, что дыхание фронтовой жизни — бой, где каждый военачальник стремится взять верх над противником. Помня об этом, Кирилл Афанасьевич не знал устали в январские дни 1942 года. В штабе вовсю кипела работа, и ему, командующему фронтом, то или иное решение давалось с трудом. После возвращения из Ставки ему звонил маршал Шапошников, спрашивал, получил ли он директиву и как идёт подготовка к операции. Мерецков ответил, что документ получил, всё руководство фронта трудится «в поте лица», на что начальник Генштаба полушутя сказал:

— Трудитесь, голубчик, Верховный ждёт от вас подвига!

У Кирилла Афанасьевича сорвалось с губ:

— Дали бы мне одну армию, Борис Михайлович!

— Резервов нет, на первом плане у нас московское направление, — раздражённо ответил Шапошников.

«Получил пощёчину, и поделом», — взгрустнул Мерецков.

Он побывал во всех армиях, переговорил с командарма ми, нацеливая их на тщательную подготовку войск к предстоящим боям. А задуматься ему было о чём. Директива Ставки предписывала Волховскому фронту нанести главный удар в центре, в направлении на Грузино, Сиверскую, Волосово, обходя Ленинград с юга. На этом участке фронта надлежало действовать 59-й и 2-й ударным армиям. Правофланговой 4-й следовало наступать на Кириши и Тосно во взаимодействии с 54-й армией Ленинградского фронта, окружить и уничтожить противника, чьи войска выдвинулись севернее станции Мга, к Ладожскому озеру. Левофланговой 52-й армии предписывалось освободить Новгород и наступать на Сольцы, чтобы содействовать продвижению Волховского фронта на северо-запад. При мысли о предстоящих боях у Мерецкова защемило под ложечкой. Было ясно, что с ходу пробить брешь в обороне врага не удастся. Волховский фронт — это леса и болота, горы снега, бездорожье…

— Товарищ генерал армии, члены Военного совета собрались, — доложил генерал Стельмах.

— Иду, Григорий Давидович!

На военном совете тщательно обсудили директиву Ставки. Подводя итоги проделанной работы в войсках, Мерецков сказал, что все будут держать суровый экзамен: гитлеровцы так укрепили свои оборонительные рубежи, что сокрушить их не просто. Но другого выхода нет, надо биться с врагом за каждый клочок родной земли…