Александр Золототрубов - Мерецков. Мерцающий луч славы

Сталин выполнил обещание, данное Жданову. Генерал армии Жуков улетел в Ленинград принимать фронт у старейшины Наркомата обороны и верного друга вождя маршала Ворошилова. Направляя Георгия Константиновича в Ленинград, Сталин написал Клименту Ефремовичу записку: «Передай командование фронтом Жукову, а сам немедленно вылетай в Москву».

«Клим наверняка обидится, — подумал Сталин. — Ну и пусть! А если взбунтуется — получит от ЦК партии такой удар, от которого не скоро оправится. Да и оправится ли? Надо воевать по-современному, а он всё ещё видит себя на рысаке с шашкой в руке».

Он вызвал генерала Поскрёбышева.

— От товарища Жукова нет сообщений?

— Есть депеша о том, что он вступил в командование Ленинградским фронтом. Только что поступила телеграмма, я собирался доложить вам…

Но вождь уже не слушал его. Он в душе надеялся, что, если Жуков в Ленинграде, ситуация там должна измениться в нашу пользу.

«А куда мне послать Мерецкова? — вдруг подумал Сталин, ощущая лёгкие толчки сердца. — Да, подвёл меня Лаврентий. Есть у него хватка, нюх на людей, он очень помогает мне разделаться с теми, кто не понимает, как важно было укрепить вооружённые силы на случай нападения агрессора. Мы очистили нашу Красную Армию от врагов, от тех, кому были по душе идеи иуды Троцкого, очень хорошо оздоровили нашу армию и военный флот. Но допустили и серьёзные ошибки… Хотя, конечно, когда лес рубят, щепки летят, а тут полетело целое бревно — Мерецков. Вина тут в первую очередь не моя — Берии. — Сталин подошёл к столу, взял трубку, набил её табаком и закурил. — А Мерецкова мне, видимо, надо послать тоже под Ленинград. Это его давнее гнёздышко, где он чувствует себя как рыба в воде…»

Дверь неожиданно распахнулась, и в кабинет вошёл маршал Ворошилов — похудевший, с одутловатым лицом и набрякшими веками, которые слегка подёргивались. Сталин даже подумал, не заболел ли он.

— Прибыл к тебе, Иосиф, как и было приказано. — Ворошилов подошёл к столу.

— Садись. Дома был?

— Нет, я прямиком к тебе с аэродрома. Спасибо, что нашёл мне замену. Устал я чертовски, фронт тяжёлый, да и годы уже не те.

— И война не та, а то, что мы с тобой проходили, не идёт ни в какое сравнение, — заговорил вождь. Он хотя и поздоровался, но руку своему соратнику не подал. — Как думаешь, Жуков справится?

— Справится! — обнадёжил Ворошилов. — Человек он боевой, энергичный, ему такая фронтовая заваруха по характеру. Да и немцы перестали напирать, как это они делали раньше. Поверь, Иосиф, я даже сам однажды ходил в атаку. Такая злость поднялась во мне, что готов был этих паршивых фрицев грызть зубами!

— Зубы сломаешь, для этого нам нужны танки, — усмехнулся Сталин. — Вот ты, Клим, упомянул про свою атаку. Но к чему тебе идти в бой? Ты командующий фронтом, твоё дело руководить сражением, обеспечить войска всем необходимым оружием. Атака — удел бойцов и командиров, но не командующего фронтом.

— Чем прикажешь теперь мне заняться? — спросил Ворошилов.

— Завтра полетишь в 54-ю армию, которой командует маршал Кулик, твой соратник ещё по Гражданской войне. Поможешь ему наладить оборону. — Далее Сталин пояснил, что эта армия была сформирована на базе 44-го стрелкового корпуса с непосредственным подчинением Ставке Верховного Главнокомандования. Генштаб быстро перебросил её на северо-западное направление, армия заняла оборону по правому берегу Волхова.

Слушая, вождя, Ворошилов давно хотел спросить его, чем закончилось «дело» Мерецкова, но всё не решался: а вдруг вождь обидится? Он хорошо изучил характер и натуру Сталина — тот был непредсказуем и мог взорваться в любую минуту.

И всё же, когда они пили чай, Климент Ефремович расслабился, и как-то сам по себе с его уст сорвался вопрос:

— А что с Мерецковым, где он?

— Завтра утром в десять часов он будет в моём кабинете, так что приходи пожать ему руку, — усмехнулся Сталин.

— Значит, Кирилл Афанасьевич чист?

— Как и ты, Клим. — Сталин помолчал. — Скажи, почему ты не возмутился, когда чекисты просили санкцию на его арест?

— Я никогда тебе не возражал, Иосиф, если арест делался с твоего ведома, — заявил маршал. — Не знаю, хорошо это или плохо, но я так поступал и не жалею.

— Многих военачальников арестовал Ежов, а затем и Берия, а ты по-прежнему молчал? — Сталин пристально смотрел в лицо Ворошилову. — Ты же был наркомом обороны и так легко давал своё согласие на аресты своих военачальников. Этого я никак понять не могу. Будённый горой стоял за генералов — руководителей конных заводов, не раз просил меня вмешаться в дело того или иного генерала. А ты — молчок!