Роберт Штильмарк - Крылатый пленник

– Вы – русские, девушки? – хотя и без слов он это понимал.

– Да, да, русские, русские, садитесь, покушайте!

От одного звука девичьих русских голосов всё поплыло в глазах пленного лётчика. Он вдруг ощутил страшную слабость. Напряжение его покинуло, сами собой из глаз хлынули непрошенные слёзы. Он судорожно глотал их, силясь протолкнуть сухой ком, застрявший в горле, чтобы успеть произнести сбивчиво:

– Я лётчик. Бегу от расстрела. Мне бы голову побрить и одеться.

Один из парней тут же сбегал в соседний барак всё тем же «межоконным» путём и принёс трофейный итальянский полувоенный костюм и серую мягкую шляпу. Появилась и безопасная бритва, помазок и мыло. А «хозяйка дома» по-русски хлопотала у стола, чтобы накормить гостя. С милым украинским акцентом она всё приговаривала:

– Поели бы сначала. Успеете побриться, подкрепитесь сперва.

Видимо, ей казалось, что душа гостя вот-вот выпорхнет из кожи и костей, потому что в такой ненадёжной оболочке душе и задержаться-то негде. На столе появились овощные консервы, хлеб и маргарин.

Униформа просто жгла тело – каждую секунду мог войти на голоса и огонёк немецкий вахтёр. Дикая причёска не оставила бы сомнений, что гость – беглый каторжник, и кусок не лез в горло ночному гостю.

Наконец скинутая униформа исчезла в чугунной печке: и куртка с буквой R, и брюки с номером на колене, и проклятая мюцце. И пока один из добровольных парикмахеров наводил бритву, хозяйка щепочками разожгла печку и теперь, ковыряя в печурке палкой, предавала униформу торжественному аутодафе. Трофейный костюм оказался тесноват, но в нём можно было чувствовать себя увереннее. Тем временем изготовился и парикмахер. Вячеслав сразу вспомнил бритьё головы безопасной бритвой из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова, но выдержал эту операцию бодрее Кисы Воробьянинова! И предстал перед хозяевами дома очень худой бритоголовый юноша лет эдак на шестнадцать-семнадцать, в итальянской шляпе, сдвинутой на затылок, чтобы скрыть порезы и царапины от бритвы, и в полувоенном, или, как выражаются французы, семимилитер костюме, обшитом какими-то кожаными валиками по обрезам карманов. Влезший в окно каторжник… исчез. Вместо него за столом сидел юноша, только что оправившийся после долгой болезни, унёсшей даже его волосы! Юноша счёл, что пора проститься с хозяйками. Он крепко-накрепко пожал три пары девичьих рук и произнёс что-то маловнятное и несвязное. Но девушки его отлично поняли, и их карие очи стали похожими на утренние цветы, когда в них заискрит росу.

Вячеслав переночевал со своими спасителями-парнями в соседнем, мужском бараке. Остаток ночи показался мучительно долгим и жутким. Всё казалось, что за ним идут, крадутся вдоль стен какие-то тени в эсэсовских мундирах с автоматами, оцепляют барак. Когда слышался лай, пот проступал на спине… Овчарки… Конвой… Револьверы у виска… Она была кошмарна, эта первая ночь относительной свободы!

На рассвете Вячеслав увидел, что и Вася лежит рядом с открытыми глазами. Того тоже мучило беспокойство.

– Знаешь, Славка, – заговорил он, как только Вячеслав пошевелился, – надо бы тебе пораньше тикать отсюда. И себя, и девчат можем подвести. Лагерь считается женским, начальство с утра заглядывает. Ко мне привыкли, а ты – личность новая. Их запрут, девчат наших, ну а тебя, если поймают, шпокнут враз. У них это сейчас недолго.

– Да это всё правильно, но куда подаваться? Знакомых – никого. А в лицо иные из эсэсовцев признать могут. Ведь по одной худобе лагерника видно. Глаз у них намётанный. Раз идёт эдакая доска, обтянутая кожей с чирьями, значит заключённый. Куда деваться?

– Я придумал, куда. К нам в лагерь пойдём. Я сам тебя сведу. У нас там сейчас такой беспорядок (Вася выразился резче), что само начальство уж не разберётся, кто свой, кто чужой. Всё перемешалось. У меня там место в бараке, койка своя. На неё и ляжешь, будто ты там век обитаешь. А я человек там не новый, другое местечко подберу. Ты только, Славка, делай вид, будто с этой койки век не слезал. Лагерь у нас международный, каких только чудаков там нет!

– Что ж, пошли скорее, Вася.

– Закуси сперва.

Через полчаса, надвинув шляпу пониже и нацепив для верности ещё и очки-велосипед, Вячеслав пошёл с Васей на противоположную окраину города, к лагерю перемещённых лиц. Вячеслав впервые за много месяцев, даже лет, шагал по городской улице без сопровождающего человека с автоматом, не в строю и в гражданском, хотя и чужом платье.