Роберт Штильмарк: Крылатый пленник

Казалось бы, главный редактор «Юности» должен был порадоваться подобному, выражаясь словами Пушкина, «странному сближению» и ухватиться за принесённую рукопись, но, «покрутив носом», он её отклонил.

Трудно сегодня объяснить причину такого неприятия увлекательной были о приключениях советского лётчика литературным истеблишментом, однако любому, жившему в то время, не могут не прийти в голову достаточно простые мысли.

Великая Отечественная война породила собственную мифологию задолго до своего завершения. В соответствии с ней каждый военнопленный считался предателем, поскольку советский человек, тем более офицер и коммунист, не должен живым попадать во вражеские руки: если перед угрозой пленения ты не сумел себя уничтожить, значит, у тебя есть какая-то задняя мысль. Лет двадцать ушло на то, чтобы признать героями таких бесспорных патриотов, как разведчик Рихард Зорге или участники движения Сопротивления во Франции и Италии Василий Порик и Фёдор Полетаев. На рубеже 50–60-х годов, когда создавался «Крылатый пленник», даже они продолжали считаться изменниками. Лишь в 1957 году обрели Золотые Звёзды упомянутые в повести Герои Советского Союза Михаил Девятаев и Гавриил Лепёхин. Первому за дерзкий побег на угнанном самолёте звание присвоили впервые, второму после отбытия десяти лет в исправительно-трудовых лагерях «за пребывание в плену» вернули отнятую в 1946 году награду. А вот побывавшие в неволе генералы Григорий Тхор и Михаил Лукин (также узник Мосбурга) удостоились высшего отличия уже посмертно, в девяностые годы.

Вторая причина – идеологическая установка отображать события прошедшей войны исключительно в двух цветах. Не только кинофильмы, но и произведения других видов искусства, образно говоря, должны были выглядеть чёрно-белыми: враг, разумеется, рисовался непременно в самых тёмных тонах. Это относилось и к офицерам, и к простым солдатам, и к любому гражданину Третьего рейха.

В повести Штильмарка палитра намного богаче. То мелькнёт чернявенький охранник, потихоньку от начальственных глаз бросающий узникам курево, то появятся селяне, открыто приносящие еду советским пленным, то возникает группа женщин, кидающих в окна вагонов с заключёнными свежие фрукты, то некая почтенная дама публично стыдит эсэсовца за издевательство над беззащитным арестантом, то джентльмен во фраке приподнимет свой цилиндр, приветствуя лагерников. Апофеозом – поступок баварской крестьянки Марты, фактически нарушающей заповедь «не лжесвидетельствуй» и тем самым спасающей жизнь главного героя. Не забывайте: всё это запечатлели «кинообъектив и магнитофон».

И уж совсем непривычно выглядит нацистская пенитенциарная система, памятуя о том, какой её у нас представляли. Крылатый пленник с самого начала пребывания в неволе готовится к смерти и уверен, что будет расстрелян. Однако на первом же допросе ему объясняют: «Немецкое военное командование щадит военнопленных». В дальнейшем выясняется, что смерть ждёт лишь того, кто нарушает законы рейха, будь то чужой или даже свой: собственных солдат тоже ставят к стенке за воровство. Даже после второго побега Вячеслава и его товарищей не казнят сразу после поимки, а отправляют в благоустроенную тюрьму, судят и приговаривают к пожизненному заключению, хоть и в нечеловеческих условиях, но сохраняющих шансы на жизнь. Столь подробного описания различных видов неволи в Третьем рейхе в отечественной литературе прежде не наблюдалось. Но неизбежное использование широкой цветовой гаммы для показа всех её нюансов при категорическом требовании блюстителей коммунистической идеологии мазать всё одной краской делало повесть абсолютно непроходной через рогатки советской цензуры. Осознав эту горькую истину, автор в дальнейшем и не пытался искушать судьбу.

А она оказалась до обидного несправедливой к писателю. Он ушёл из жизни как раз в канун тех перемен, которые ждал, в которые верил и которые, сам того, возможно, не ведая, готовил всем своим творчеством. Роберт Штильмарк скончался осенью 1985 года, успев порадоваться новым общественным веяниям (пишущий эти строки своими ушами слышал от него оптимистические прогнозы на ближайшее будущее за три месяца до смерти), но не успев пожать их плодов. Поживи он ещё года два, «Крылатый пленник» оказался бы в одном ряду с опальными произведениями, заполонившими страницы толстых литературных журналов и вместе с ними разошедшимися миллионными тиражами по всей ещё большой стране. И, может быть, тогда по-иному была бы написана последняя глава: ведь неспроста автор на первой её странице оставил запись: «Это всё до конца подлежит полной переделке». Однако выполнить данное самому себе задание не успел.