Юлия Верба - Одесская сага. Нэцах

Ой зря эта паскудная Муся обозвала ее дочечку! Нюся собралась. Оделась во все черное. От ее былого великолепия осталась только профессиональная походка. Несмотря на седьмой десяток и отеки, она все так же призывно виляла бедрами, выписывая идеальный знак бесконечности. Так мадам Голомбиевская и ввалилась в кабинет следователя. Нюся знала: то, что нельзя остановить, надо возглавить. После того что Муся в первые дни оккупации сдала Полонскую как еврейку немецкой комендатуре, да и на Женьку, видать, она настучала, Голомбиевская понимала, что сейчас дорога каждая секунда. Муся с ее недалеким умом и жизненной хваткой клеща скажет и сделает что угодно, чтобы не попасть под расстрельную статью. А самый простой способ выжить — сдать кого-то рядом. После ее утреннего окрика вслед Полинке сомнений не оставалось, кто же станет той самой жертвой.

Следователь, лейтенант СМЕРШа достал папку с их адресом.

— Ну и кому верить? Тут у вас не двор, а вражеский рассадник, — он разложил стопку листков. — Недели не прошло, а вон сколько друг на друга настрочили. Но вы первая лично пришли. Не побоялись. Уважаю. Как вас там, гражданка?

— Анна Голомбиевская. Пенсионерка.

— Да уж… Что за люди… — Он поморщился, перебирая листочки, и сочувственно посмотрел на Нюську. — Это с какой больной головы надо было написать, что вы… кхм… телом торгуете!

Нюська покраснела и взмокла от ужаса.

Лейтенант снова сочувствием посмотрел на нее:

— Да успокойтесь — я же вижу, что вы стара… простите, приличная пожилая женщина. Похоже, что это шалава, что вы рассказываете, и накатала. И на вас, и на вдову чекиста. Да, кстати, что там у вас во дворе за старуха, которая нацистами руководила? Можете подробнее рассказать — кому там во дворе патруль зиговал?

Нюся медленно выдохнула: мысль о том, что лейтенант и подумать не мог, что она в самой древней профессии, одновременно и радовала, и сильно огорчала. Нюся мотнула головой и собралась:

— Зиговали матери того самого чекиста. Она из люстдорфских немцев — материла патруль на ихнем, когда невестку на расстрел вели. Можете проверить — она прекрасный врач. Весь сорок первый под бомбежками наших спасала, а как немцы пришли — прикинулась дурочкой и ни дня в госпитале не работала.

— Так, понятно, — офицер был сама забота, потом глянул в папку и, внезапно понизив голос, спросил: — А Полина Голомбиевская — ваша дочь?

Нюся побледнела.

— Да… девочка моя, балетная школа… умирает от дистрофии, ну вы же знаете, как голодно было, и… и от пережитого… она есть перестала после того… после… Ее румынская солдатня… ее… в сорок четвертом… — Нюся разрыдалась: — Не уберегла я, не отбила… да и что мы могли…

— Та-ак… Кто-то еще подтвердит, что Мария Ткачук донесла на соседей немцам?

— Да весь двор подтвердит! — вскинулась Нюся. — Она же квартиру соседкину сразу заняла — ее еще за ворота не вывели, как помчалась!

— Ну что же. Спасибо за сигнал. Будем разбираться.

Выйдя из кабинета, Нюся торопливо перекрестилась:

— Господи, прости меня… мерзко-то как… Прости меня… как там? Око за око… я не за себя… за доченьку… И царствие тебе небесное, раба Божия, София… Спи спокойно. Я за тебя отомстила… И за Полиночку тоже…

Аня Беззуб зашла во двор на Мельницкой. Последний раз она была здесь почти три года назад, в сорок первом. Двор вдруг сжался, стал крошечным, как кукольный домик.

Анька шла и не видела ни одного знакомого лица, не слышала привычных воплей маминых подруг.

— Хоть бы выжили, хоть бы выжили… Пожалуйста, хоть кто-нибудь… — шептала она, поднимаясь по качающейся уцелевшей чугунной лестнице. Лестница расшаталась, металл кое-где прогнил. Анька уцепилась за перила. Лестница, по которой она полжизни гоняла тысячи раз в день, вдруг стала висячим мостом между сегодня и вчера. Она шла в свое прошлое, замирая на каждой ступеньке. Чтобы лестница перестала дрожать и раскачиваться вместе с ее сердцем. Анька сглотнула.

Та же занавеска на дверях. Она стукнула в косяк.

— Да! Кто?! Да кого там принесло?! — раздался знакомый стальной голос Женьки.

Анька осела на стоящий у двери сундук. За эти простые двадцать три ступеньки она ослабела, как будто силы вытекали с каждым шагом.

— Шоб ты всрался — и воды и не было! — Занавеска распахнулась. На пороге с руками в тесте по локоть стояла ее сестра. Женька повернула голову.

— Анька?! Анечка!

Женька бросилась обнимать ее, смешно отставляя в стороны ладони.