Иван Кудинов - Окраина

Давыдовские стихи будоражили воображение, волновали, и всякий раз, поднимаясь на Шведскую гору, к могиле коменданта Де-Вильнева, Коля испытывал острое, неизъяснимое желание быть таким же сильным и храбрым, стать солдатом, а не полусолдатом…

И дома, за ужином, когда, будто в насмешку, подавали к столу сладкую запеканку с вареньем, Коля, глотая слюнки, мужественно отказывался. Февронья Васильевна встревоженно смотрела на сына, прикладывалась губами к его лбу — нет ли жара. Агнюша загадочно улыбалась.

— Да нет же, нет! — пылко уверял Коля. — Я совершенно здоров. Просто не хочу. Понимаете: не хочу.

— Конечно, понимаем, — говорил отец, обнимая сына за худенькие плечи. — Коли не по душе, значит — не по душе…

Коля признательно смотрел на отца. Они выходили в сад и, не сговариваясь, направлялись в его глубину, по дорожке. Быстро темнело. Они шагали рядом, касаясь друг друга руками. Молчали, словно боясь нарушить установившееся меж ними понимание, ту внутреннюю связь, которая так радостно и горячо их сближала.

Сад был полон шорохов, звуков. Пронеслась низко над головой то ли птица, то ли летучая мышь, чуть не коснувшись крыльями. Светились, горели звезды. И волглая, отяжелевшая трава пахла спелой дыней.

— Какая прелесть наш сад! — изумленно сказал Коля, оборачиваясь к отцу и почти не видя, не различая в густеющих сумерках его лицо. — И овраг, и луг, и речка Ушайка… Я думаю, лучшего места на всем свете не сыскать. Правда, папа?

— Конечно, не сыскать, — согласился отец. — Стало быть, хорошо, что мы переехали в Томск?..

— Прекрасно! Знаешь, только одно мне непонятно: отчего люди не ценят красоту, не понимают друг друга?

Отец приостановился, удивленно спросил:

— Это ты сам так решил, насчет людей, пришел к такой мысли или от кого-то слышал?

— Сам. А что?

— Нет, нет, ничего, — улыбнулся отец. — Взрослый ты уже, можно сказать, а я и не заметил, просмотрел, как ты вырос… Что в гимназии? — вдруг он спросил, и Коля понял, что все это время, пока они шли и о чем-то говорили, отец думал об этом — вполне возможно; что отец догадывался, отчего приходил он из гимназии с синяками и в грязном вицмундире, и теперь хочет, чтобы Коля сам обо всем рассказал, во всем признался.

— В гимназии? Нормально, — с уклончивой осторожностью ответил Коля. — Занимаемся.

— Никто не обижает?

— Меня? Нет, никто…

— Ну, тогда хорошо, — сказал отец. Шелестели в воздухе падающие листья, шуршала под ногами пожухлая трава, и ночь вкрадчиво и медленно обнимала все вокруг…

— А помнишь, как мы жили в Тобольске? — спросил через минуту отец. — Да нет, вряд ли помнишь, ты же еще совсем был маленький.

Коля попытался вспомнить то время, но в памяти сохранилось лишь одно событие — длинная зимняя дорога, ослепительно белый снег и монотонно-тягучий, нескончаемый скрип полозьев…

— Мне казалось тогда, что мы едем бесконечно долго, — сказал Коля. — Еще помню: лежу под чем-то очень тяжелым, мягким и все время прошу: уберите, жарко… А кругом снег. Полозья скрипят. Кони похрапывают.

Отец удивился:

— Неужто помнишь? Это мы переезжали из Тобольска в Тюмень. Тебе было четыре года. Три дня ехали. По трем рекам: сначала по Иртышу, потом по Тоболу, а после повернули на Туру… Неужто помнишь?

Ночью Коля проснулся, лежал с открытыми глазами, глядя в темноту, прислушиваясь к странным шорохам за окном, в саду, и без всякого страха думал об Агнюшином женихе — разбойнике, который почему-то так и не появился в эту осень. Вдруг скрипнула дверь, Коля вздрогнул и затаил дыхание. Но это был не разбойник… Да и зачем бы Агнюшиному возлюбленному идти в Колину спальню?..

Пришел отец. Наклонился, поправил, одеяло, спросил:

— Не спится? Хочешь, я около тебя посижу?

Отец, наверное, думал, что Коля боится темноты и страх мешает ему уснуть. Он сел рядом, положив ладонь на Колино плечо.

— Расскажи что-нибудь, — попросил Коля, прижимаясь щекой к теплой отцовской ладони.

— Что? Ночь такая тихая, тихая, а мне не спится, — сказал отец. — Лежу и слышу, как время течет…

— Время течет? — удивился Коля.

— Да. Как река, — подтвердил отец. — Ничем не остановишь. А так хотелось бы остановить, повернуть вспять, да и начать все сызнова. Знаешь, я вот все думаю, — помолчав немного, продолжал отец. — Кем ты станешь, когда вырастешь? Какой человек выйдет из тебя? Хочу, чтобы хороший, честный, умный был и чтобы никогда не занимался делами, которыми выпало мне заниматься всю жизнь, — добавил с грустью. — По откупам. Никогда. Обещаешь?