Иван Кудинов - Окраина

Тот день, когда они приехали в Кяхту, был сухим и жарким. Желтое марево струилось над песчаными далями. И сам поселок возник, словно мираж. Однако по мере приближения мираж не рассеивался, не исчезал, как это бывает, а еще зримее и четче выступал, обрисовывался. Казалось невероятным — видеть это белокаменное чудо здесь, в глубине Сибири, на границе с пустынной Гоби, вдали от всех центров… Но Кяхта — сама была центром. Недаром ее называли «песчаной Венецией»: точно так же, как в Венецию шли караваны морских кораблей, шли и шли в Кяхту караваны «кораблей пустыни» — верблюдов, навьюченных тюками с чаем. Само расположение города казалось, однако, не совсем удачным — вокруг безводные места, только единственный ручеек, тонкой жилкой пересекая равнину, уходил за границу… А между тем в тридцати верстах многоводная Селенга. Почему бы этот форпост не воздвигнуть там? Явилось ли это ошибкой, просчетом, неоправданной поспешностью строителей или, напротив, решение было продуманным и дальновидным? Позже Ядринцеву удалось докопаться да истины — все оказалось умно и просто. Когда более полутора веков назад русский посол Савва Лукич Рагузинский, подписав договор с Китаем о караванной торговле, приискивал место для пограничного пункта, ему советовали построить его на одной из больших речек. А Рагузинский выбрал самую неприметную, мелководную Кяхту.

— Да что ж это за вода, курице по колено! — говорили ему. — Неужто другого места нет?

— Вода-то водою, — отвечал Рагузинский, — да важно, откуда она течет… — И пояснил свою мысль: — Кяхта, можно сказать, единственная в округе речка, которая течет не из Китая, а в Китай…

— Разве это имеет какое-то значение?

— Имеет, — сказал Рагузинский. — Имеет, господа! Мы хотим, как вы знаете, жить в мире и хорошо торговать с китайцами. Но коварство и злоба китайских купцов и торговцев мне давно известны, при случае они могут и воду отравить, если эта вода течет не к ним, а от них… Так что обережа не помешает.

Так была основана Кяхта, ставшая впоследствии городом сибирских миллионеров, где насчитывалось всего лишь около сорока домов… Но какие это были дома! Построены с размахом, на широкую ногу. Здесь все было прочно, изысканно. И, как нигде, контрастно. Голая степь, дыхание пустыни и синеющие вдали горы; монотонное, на одной ноте звяканье ботала, подвешенного на шею вола, и звуки рояля, доносящиеся из открытых окон лушниковского или трапезниковского особняка… Степные наездники на маленьких косматых лошадках; важно и медлительно, как само время, шагающий верблюд, с узкоглазым и бронзоволицым номадом, сидящим меж горбов, завернутым, несмотря на жару, в тяжелую баранью шубу; и разговор в гостиной миллионера Лушникова, куда был приглашен в этот вечер и Ядринцев, о знаменитом парижском портном Ворте, которому заказаны платья для жены и дочери. Дочь тут же, красивая, неглупая, но излишне кокетлива. Картины, гобелены, зимний сад, обширный двор с бассейном… Напротив лушниковского дома — воздвигнутый итальянцами кяхтинский собор. Лушников степенный, медлительный, говорит озабоченно:

— Англичане удобные партнеры, торговать с ними выгодно, одно плохо — не под рукой живут. Но ничего — торгуем. На лондонской верфи пароход «Иннокентий» построили для нас, на воду спустили — через Ледовитый океан, по Енисею и Ангаре, переправим в Байкал… Жаль Кяхта у нас мелконькая, а то бы мы сюда «Иннокентия» доставили! — смеется, поглядывая весело на племянника своего Ивана Ивановича Попова. — Вот я советую Ивану ехать в Лондон, а он собрался в Париж. Чего там не видел? А из Лондона мог бы на «Иннокентии» приплыть… Не желает. Науки, вишь ли, его больше привлекают. Ну, что ж, каждому свое. А коли так, подымаю тост за процветанье русской науки!.

Любят у нас в России произносить громкие тосты, думает Ядринцев, лишь пригубливая бокал. Проклятый почечуй хоть и отпустил немного, но еще дает о себе знать. Надо быть осторожным — впереди трудный путь.

— Зачем вам, Иван Иванович, Лондон или Париж? — говорит Ядринцев. — Ничего нового вы там не найдете, все давно известно… Пойдемте лучше на Орхон. Откроем Каракорум.

— Вы так убеждены, что откроете?

— Ни минуты не сомневаюсь.

Он удивлял всех своей уверенностью. А между тем и до него немало делалось попыток отыскать следы загадочного Каракорума. Но все они кончались неудачно.

И вот в начале июля экспедиция вышла из Кяхты — небольшой караван: пять человек, десять лошадей, две тележки-сидейки… Двигаясь, на юго-запад, намереваясь уже завтра достичь Буры. Однообразная степь уныло простиралась перед ними — бесконечная, как песня кочевника. Но постепенно картина менялась: мелькнуло слева небольшое озеро, окаймленное зарослями ивняка, все чаще стали попадаться березовые и сосновые перелески, возникла где-то на горизонте, словно мираж, дымчато-синяя гряда далеких предгорий и не терялась из вида до тех пор, пока сгустившаяся тьма не поглотила ее; некоторое время шли наугад, в сплошной темноте… Наконец остановились у какой-то юрты. Переводчик объяснил хозяину, кто они и куда направляются, и через минуту-другую гости уже сидели вокруг весело горевшего очага; в задымленном казане варилась баранина…