Александр Марков - Атаман Метелка

Прочитав, долго сидел молча, слушал, как шепчет старик:

— Сказывал мне покойник-родитель, что будет избавленье народу. Соберутся посадские люди и крестьяне и начнут по градам воевод имать и сажать господ по темницам… Знать, то время пришло.

Путник отошел от Черного Яра верст на шесть. Вдали заклубилась пыль. Казаки в рассыпном строю проскочили на взмыленных конях. Затем вернулись, спросили:

— Нет ли в Черном Яру царицыных войск?

Узнав, что нет, успокоенные, повернули к маячившему на бугре табору. Туда повернул и путник. Пытался отыскать самого государя. Казаки указали ему на обоз: там, мол, военная коллегия. Но там его не было. Он разместился в маленькой офицерской палатке, близ которой под знаменем стояли часовые…

Вокруг была суматоха — спешно пробегали сотники и полковники, бряцая оружием, вздымая пыль, уносились вскачь курьеры с указами, где размещаться батареям и где быть казачьим полкам и прочим повстанцам.

Откинув полость палатки, легким шагом вышел сам «император». Его быстро окружили старшины. Все же путник успел разглядеть, что «сам» был подсухий, жиловатый. Тонкий стан плотно облегал легкий бешмет из голубого штофа. За шелковым поясом торчала пара турецких пистолей. На голове, сбитая набок, шапка из черной мерлушки с малиновым верхом. Из-под шапки выбивались волосы, подстриженные «под кружало». Иссеченное знойным ветром лицо удлиняла узкая темная бородка. Запавшие глаза от бессонницы красны. Он что-то говорил старшинам. Ветер доносил обрывки фраз:

— Нелегко будет… За нами идет неприятель… Михельсонка смел, но у нас есть двадцать пять пушек, и мы можем обороняться… Я так мекаю, главные силы между бугрищем и шляхом. Ишо не забудьте высочайших указов поболее изготовить…

Говор был донской, казачий. Путник осмелел и, выбрав минуту, пошел и бросился перед «императором» на колени. Пугачев скосил на него глаза, спросил недовольно:

— Чего надобно? Говори, да быстрее!

— В войско прими свое, батюшка. В манифесте твоем чел я, что изводить надо злодеев-дворян…

— Читать умеешь? — удивился Пугачев.

— Умею.

— Что-то по тебе не видно, — засомневался «император», разглядывая рваную рубаху и грязные босые ноги. И снова спросил: — А писать можешь?

— И писать могу.

— Дайте бумагу! — приказал Пугачев старшинам.

Кто-то принес бумагу, кто-то протянул чернильницу и перо.

— Ну, пиши, — сказал Пугачев и стал диктовать: — «Бью челом чадолюбивому отцу и всемилостивейшему монарху…»

Первые буквы давались с трудом. Поотвык от письма изрядно. Но потом письмо пошло ровней, и старшина Афанасий Перфильев удовлетворенно крякнул.

— Как написано «всемилостивейший»? — спросил Пугачев. Он знал, что грамотность писарей проверяют по этому слову. Редкий из начинающих грамотеев не делал в этом слове ошибки.

— Писано, будто в губернской канцелярии, — сказал Перфильев.

— Тогда быть ему при моей канцелярии, — решил Пугачев, — да обрядить надо в казацкий наряд. — И тут же спросил быстро, будто вспомнив самое главное: — А как прозванье твое? Наречен как при святом крещении?

— Зовут Иваном, а прозванье мое — Заметайлов.

— Уж не заметаешь ли ты следы свои? — усмехнулся Пугачев и глазами указал на руки пришедшего. На запястьях его заметил глубокие ссадины — следы оков. Еще хотел что-то сказать, да подскакал казак на запотевшем коне, крикнул:

— Батюшка-государь, разъезды Михельсона показались… Верстах в десяти…

— Показались? Встретим как должно. Токмо раньше утра сшибки не будет.

Пугачев посмотрел на косматую тучу, покрывшую у горизонта солнце, и добавил:

— Не сунутся на ночь глядя солдатики, а мы тем временем пушчонки расставим…

Пугачев приказал расставить пушки на бугре между двумя дорогами. Одна змеилась вдоль берега Волги. Другая серой лентой убегала в степь, к астраханскому шляху. Не зажигали костров, не расседлывали лошадей, не пели песен.

Заметайлову указали палатку, подбитую зеленым сукном. Над походным столом на жердях уже светились два фонаря. Перфильев пододвинул ему складной стул:

— Садись, спешные бумаги рассылать надо. Вот образец манифеста его величества. Пиши с него, да без помарок. У меня рука отсохла от этой писанины. Лучше уж саблей работать… А обращенья проставляй разные. Это к донским казакам, здесь — к калмыкам, а тут — к славным астраханцам… Ин ладно… Соображенья у тебя достаточно…