Александр Марков - Атаман Метелка

Ну как тут не возрадоваться, не воздать хвалу господу, не погулять, позабыв прежний страх и оторопь. Да и прежде только Бекетов клич кликнет, а господа астраханские, как воробьи на овес, налетят со всех сторон. Знают наперед — будет в Началове сытно, пьяно да весело…

На просторном дворе ржали лошади, переругивались возницы, на псарне повизгивали борзые. Суматоха охватила двор. Еще оживленнее было в обширных залах сенатора. Астраханская знать нарядилась отменно. Отблески свечей (день был сумеречный) дробились в алмазных пуговицах, на галунах кафтанов, в усыпанных драгоценными каменьями золотых орденских знаках. Даже архиепископ Мефодий блистал новым, только что сшитым одеянием. На могучей груди ходуном ходил большой алмазный крест. Темно-русые усы и еще совсем темная, без единого седого волоса, борода были тщательно расчесаны и напомажены. На правой руке четки из граненого орлеца. Эта рука часто воздевалась кверху. И каждый взмах посылал в пространство ослепительную молнию. Сам Бекетов несколько раз облобызал его пухлую руку. Желанным гостем везде был Мефодий. Во время бунта в обличении самозванца был архиепископ упрям и неистов. Это он в одной из проповедей возгласил, что Пугач не только не возьмет Астрахани, но не увидит и Черного Яра. Вот ведь какой прозорливец.

Теперь собравшиеся с облегчением, даже с некоторой веселостью говорили об отгремевших событиях. Поздравляли Мефодия с дорогим подарком — алмазным крестом, который пожертвовали ему астраханские купцы. Архиепископ скромничал:

— Не мне дары, сие рвение к церкви христовой.

Какой-то купец с придыханием нашептывал:

— Ох и натерпелся я. Гляжу — пыль столбом по дороге, гомон какой-то. Черный Яр рядом, а я один с обозом в поле да два всего работника. Ну, думаю, злодейское войско. Убьют. Как бог свят, убьют… А потом пригляделся и вижу — то цыганский табор…

Подпоручик Климов в окружении дам, небрежно развалясь в кресле, рассказывал:

— На Басаргинском учуге работные людишки повесили управителя. Послали туда меня с солдатами. Приехал, а русские почти все разбежались. Остались одни калмыки-неводчики. Спрашиваю: «Кто здесь бунтовал и вешал?» Отвечают почтительно: «Здесь, бачка, все было тихо и спокойно. Никто никого не думал вешать. Мы занимались своими делами». Я опять к ним: «Так кто же повесил?» — «Знать не знаем. Видно, он сам повесился». Пошел я на хитрость и говорю: «Что ж вы скрываете от меня? Ведь я нарочно послан государем похвалить вас за усердие и наградой пожаловать. Молодцы вы, ребята, хорошо расправу учинили и стояли за государя Петра Федоровича. Он вам прислал большую награду за верность. Кто из вас вешал, тому жертвует царь по золотому рублю и по пуду соли каждому. Ступайте в Красный Яр, там вам дадут деньги и соли из казенного подвала. Вот только я напишу и дам вам грамотку». Вручил я калмыкам письмо, распрощался с ними ласково, скомандовал солдатам и ускакал с отрядом. Тут калмыки стали запрягать лошадей, поехали и виновные и невиновные. Комендант крепостицы, упрежденный мной, поджидал их у Красного Яра. И каждого спрашивал: «Куда едешь?» И каждый в ответ: «В Красный Яр, за солью и деньгами. Царь пожаловал». Комендант стал их укорять: «Да ведь ты не бунтовал, дворян не вешал, даром казну разорять вздумал». — «Как не бунтовал! Вон и вожжи мои были, на них и повесили…» Оказалось, каждый и вешал…

Раскатистый хохот сотряс залы. Мефодий приглушенно хихикал:

— Вот ведь до чего непонятлив народ. Истинно идолопоклонники, кто ж их вразумит, если истинной вере не внемлют.

Вдруг говор и шум стихли. У стен стали расставлять столы. Тонко зазвенела посуда, донеслись чудные ароматы из фарфоровых мисок. Гости облегченно вздохнули. Давно пора. И так засиделись. Многие из прибывших нарочно с утра не ели, чтоб отведать побольше диковинных яств, всегда бывших в изобилии на столах у сенатора. Но опять заминка. Опять нет приглашений к трапезе.

Прошел через залу в свой кабинет Бекетов. Ухмылка играла на его губах. Ослепительно сверкал парчовый камзол, и искрился парик, осыпанный пудрой с блестками.

Зашушукались по углам модницы:

— Сколько девиц он свел с ума. Счета нет. Какой красавец был в молодости! Говорят, сама императрица жаловала.

На мужской половине уныние. Ропот стал прорываться из уст даже самых терпеливых. А тут еще молодой лакей (это был Васятка Касьянов) приоткрыл крышку над каким-то блюдом, и удивительный аромат жаркого, сдобренного пряностями, разлился в воздухе.