Юрий Когинов - Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Споры об этих комитетах шли на заводах Питера жаркие, схватки с большевиками подчас доходили чуть ли не до потасовок — так хотелось меньшевикам доказать, что нельзя забиваться в одно лишь подполье и не использовать легальные рабочие организации для собирания, сколачивания сил пролетариата. Меньшевикам даже рисовался съезд, который, казалось, можно провести, собрав под вывеской правительственных военно-промышленных комитетов весь цвет рабочего класса. И они выходили из себя, когда большевики на собраниях бросали им в лицо: «Вы занимаетесь обманом рабочего класса, зовете его к союзу с капиталистами, загребающими свои барыши на кровавой бойне народов. Комитеты с рабочими группами как раз затеяны царским правительством лишь для того, чтобы притупить классовое сознание пролетариев, затуманить его лживым представлением, что защита отечества, усердная работа на войну — единое устремление и промышленников, и рабочих…»

У Григория на Сампсониевском сторонники комитетов и рабочих групп тщательно вырабатывали свои доводы в их пользу, находя десятки и сотни аргументов.

Свидетелем нескольких таких словесных излияний оказался и Игнат. Он прибегал к Григорию накоротке, но невольно задерживался и резко парировал доводы меньшевиков.

Расколовшись уже на две партия, но продолжая все еще существовать как бы под одной вывеской — РСДРП, меки и беки кое-что знали о делах друг друга. Так, не составило особого секрета, что Игнат, известный питерским рабочим под кличкой товарищ Петр, был одним из ведущих членов Петербургского комитета большевиков. Знали Панков и другие, что комитету этому приходилось нелегко, постоянные аресты меняли его состав, но он вскоре вновь пополнялся активистами. И упорство это, свою жизнестойкость, способность возникать из пепла Петербургский комитет большевиков как бы подчеркивал и неменяющимся своим названием: именно Петербургский, ведущий свое название из довоенных лет, когда еще столица не называлась Петроградом. Известно, что новое свое имя город получил в начале войны, так сказать, из патриотических побуждений — не «бург» по-немецки, по-вражески, а «град» по-русски. Сохраняя старое название комитета, большевики как бы открещивались и от этого жеста патриотов, сторонников войны, не желая ни в чем, даже в переименовании российской столицы из шовинистических побуждений, быть на них похожими.

Однажды Игнат забежал к Панкову, что называется, «на огонек». Все же земляки, негоже чураться друг друга хотя бы в общих для всех жизненных невзгодах. Приходит, наливает стакан чаю, но заметно: чем-то возбужден. Спросить можно об одном: не угрожает ли слежка. Ясно, внутрипартийных дел ни ему, ни другой стороне касаться не принято. А тут — крайность, когда дело может коснуться лишения свободы.

Известно стало: за домом Панкова — слежка. Уханов так и сказал тогда Фокину:

— Игнат, не знаю, как за твоей квартирой, но за домом Григория начинают следить. Нас они вряд ли будут обкладывать — не тот для жандармов улов, а вот к тебе не пристроился бы хвост. Вчера и сегодня в подворотне встретил одного и того же типа.

Игнат хмыкнул:

— Я тоже вне подозрений. Тут к Григорию одна девица зачастила, не ведаю, связная ли ваша… Так вот выберу ее в громоотводы, скажу, что волочусь за ней.

— Не до шуток, вашу же комитетскую головку взяли, ты да еще, наверное, пара-тройка пока на свободе. Не исчезнуть ли из столицы хотя бы на время?

Прищурился, чуть склонил голову набок — иронически глянул на Акима и Григория:

— Хотите избавиться от конкурента? Чтобы, значит, легче было рабочих в свою веру переводить? Не выйдет! И еще до тех пор не исчезну из Питера, пока Григорий Панков не откажется от нелепых теорий. Слышишь, Гриша, такого парня, как ты, мы меньшевикам не отдадим!..

Припомнив квартиру Григория на Сампсониевском, тогдашние встречи и разговоры, Уханов, улыбаясь своим воспоминаниям, посмотрел на Панкова, затем на Игната.

И надо же такому случиться — прочитали они его мысли! Да что мысли, так уж обстоятельства повторились: комната, самовар на столе, Игнат, как и тогда, наливает свой стакан, двое других — рядом…

— А что? Как когда-то в Питере, — засмеялся Игнат. — Только перевес уже на моей стороне: как и обещал, одного уже у меньшевиков отвоевал! Ну а что по сему поводу может сказать нам Аким? Ага, по всему видно, остается на своих позициях. Более того, решил встретиться, чтобы, как говорится, выяснить дальнейшие условия игры? Но игры никакой нет и быть не может. Есть суровые условия жизни: мы, большевики, стали правящей партией в стране и зовем всех честных людей России вместе с нами строить государство рабочих и крестьян…