Юрий Когинов - Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Ленинское большинство ЦК решительно высказалось претив предательского поведения временного бюро и вынесло резолюцию: сместить бюро и выбрать повое, для чего созвать фракцию.

В Смольном собралось тридцать пять или сорок человек. Вел заседание Яков Михайлович Свердлов.

Игнат не любил занижать в залах первые ряды, предпочитал, если не выступал сам, выбирать места поскромнее. И теперь он пристроился чуть ли не на «Камчатке», в укромном уголке, чтобы, ничем не отвлекаясь, внимательно слушать Ленина.

Первые же слова Владимира Ильича поразили четкостью мысли.

Партия большевиков, сказал Ленин, признавая Учредительное собрание высшей формой буржуазного демократизма и борясь за его созыв, тем не менее неоднократно подчеркивала, что республика Советов является более высокой формой демократии, которая одна только и сможет обеспечить переход к социализму.

Ход событий и развитие классовой борьбы, продолжил он, привели к тому, что лозунг «Вся власть Учредительному собранию», не считающийся с Советской властью, стал на деле лозунгом кадетов, калединцев. и их пособников. Для всего народа становится ясным, что этот лозунг фактически означает борьбу за устранение Советской власти и что Учредительное собрание, если бы оно разошлось с Советской властью, было бы неминуемо осуждено на политическую смерть.

Всякая попытка, прямая или косвенная, делал вывод Ленин, рассматривать вопрос об Учредительном собрании с формальной юридической стороны, в рамках обычной буржуазной демократии, вне учета классовой борьбы и гражданской войны, является изменой делу пролетариата и переходом на точку зрения буржуазии…

Всего несколько дней назад в Брянске и Орле пусть другими словами, но он, Игнат, именно так объяснял отношение большевиков к Учредительному собранию. Он убеждал, что не оно, собрание, а победа пролетариата и Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов будет определять судьбу революционной России.

После Ленина один за другим выступили Ларин, Рязанов, Милютин, Шлихтер, Бухарин… Дискуссия была острой. Игнату вдруг вспомнился ночной поезд, который в апреле вез его, Бубнова и Куйбышева отсюда, из Петрограда, в Москву с только что завершившейся тогда Всероссийской конференции.

Великая цель, поставленная вождем революции перед партией большевиков, теперь достигнута. Свершилось — власть завоевали Советы! И крохотным, ничем не привлекательным полустанком показался тот учредительный орган правления, который остался позади, но на который предлагают вернуться проспавшие в пути «пассажиры».

Проехали, господа, проехали!.. Теперь путь один — только вперед…

С особым душевным подъемом поднял Игнат руку, голосуя за ленинскую резолюцию, которая была принята единогласно.

Начались выборы. Прищурившись, Игнат увидел в руках Свердлова список, который тот зачитывал. Знакомые фамилии, те, кого Игнат знает, о ком давно слышал. И среди кандидатов — его фамилия.

— Давайте голосовать, — обращается Яков Михайлович к присутствующим. — Единогласно. Новое бюро фракции избрано. Теперь остается выбрать секретаря бюро. Предлагается Фокин Игнатий Иванович…

Нет, лучше не притуляться в скромные уголки. Теперь вставай и иди под взорами всех собравшихся через зал к секретарскому месту, в президиум, чтобы вести протокол.

Проходит стремительно, как всегда; приветливо отвечает кивком и улыбкой на кивки и улыбки тех, с кем не успел поздороваться до начала собрания…

Сразу после заседания, почти уже на ступеньках широкой мраморной лестницы, в сутолоке, в беспрерывных разговорах с товарищами его вдруг настигает кто-то с бородой. Знакомая улыбка прячется в уже обозначенной седине:

— Не успели избрать, а уже — куда там! — не догонишь. Или впрямь спешишь, Игнат?

— Григорий Иванович! Здравствуйте! Увидел вас в зале, хотел после собрания специально подойти, да вас кто-то увел и меня — тоже…

— Да, все бегом, бегом… Суток не хватает, даже если не спать вовсе.

— А когда было так, что не знаешь, куда девать время?

— В тюрьме — забыл разве? — да в ссылке, бывало, думаешь, чем бы заняться, лишь бы дни быстрее текли. — Петровский приобнял за плечи Игната. — Правду мне говорили, что ты в тюрьме начал, а в ссылке закончил конспектировать весь «Капитал»? Сколько ссыльных знал, даже из бывших студентов, но чтобы самостоятельно… Ну, ладно, не буду, а то, вижу, зарумянился, как красна девица… Рассказывай лучше, как там у вас на Брянском заводе в Бежице. Я ведь тоже брянский волк. Игнат вспомнил, как в четырнадцатом году в Питере, когда Петровский был депутатом Государственной думы, при встречах с рабочими в шутку выделял «своих» — брянских и бежицких. Ведь мальцом сам начинал на екатеринославском заводе, который тоже назывался Брянским.