Антония Байетт - Дева в саду [litres]

Фредерика задрала голову к другому женскому существу, бывшему разом и топорнее богинь, и замысловатей. Ей показалось, что монархиня сидит, раскорячив колени.

– Так и есть, – ответил Кроу. – Отчасти это перспектива, но главное, ее платье – это карта Англии. Поэтому что-то растянуто, а что-то сплющено. Видишь, у левого колена мыс Лендс-Энд пляшет на ветру, а на левом плече завязана Шотландия? Тут, конечно, переночевал фронтиспис «Полиольбиона» [145].

– Рог изобилия, – неосторожно заметила Фредерика, – торчит у нее между ног из…

– Как я понимаю, это устье Темзы. Средоточие коммерции. Елизавета тут в образе Девы Астреи. Астрея, богиня Правосудия, последняя из бессмертных, с началом Железного века вознеслась на небо и в людских представлениях слилась с Девой зодиакальной. Астрея получила весы, а символы урожая взяла у Девы. Ведь Дева и Весы – знаки урожая.

– Я знаю, я родилась под Девой. Двадцать четвертого августа, в день святого Варфоломея.

– Знаменательное совпадение!

– Я во все это не верю [146].

– Да нет же! Она тоже родилась под созвездием Девы. Елизавета. Есть мнение, что Дева и Дева Мария в близком родстве с жестокими богинями урожая: Кибелой, Дианой Эфесской, Астартой…

– Бёркин и луна! [147] Сцена из «Влюбленных женщин» Д. Г. Лоуренса, где герой швыряет камнями в отражение луны, соотносимой как с его возлюбленной, так и с Дианой, Селеной, Астартой и др. (см. примеч. к с. 33). Но образы Лоуренса кажутся такими натужными, когда смотришь на нее, – политично сказала Фредерика, глядя на смесь Елизаветы, Полиольбиона и Девы Астреи.

Из-за нелепой позы в ней было что-то хтоническое, аморфное, довременное – старше и насущней богинь и нимф с их аккуратными полусферами грудей. Под тканью, бугрящейся настоящими горами, она была тяжела и обильна, и голову ее венчал зубчатый замок. Щуйца сжимала обнаженный меч, десница – весы. Рог изобилия меж мощных колен вздымался тугим и твердым изгибом, извергая благостной рекой гипсовые цветы, плоды, пшеничные колосья. Золоченые яблоки падали и раскатывались по архитраву.

На этом урок не кончился. Не спросив мнения гостей, Кроу всех их увлек на экскурсию по господским покоям. Покои имели имена космологические: Солнечный, Лунный, Планетный. Они сообщались меж собой, и в каждом под искусно расписанным потолком стояло непомерное ложе с балдахином. Большие, продутые сквозняками комнаты имели по нескольку выходов в чуланы, коридоры, на лестницы. Кроу бурлил, являя курьезную смесь мажордома, искусствоведа и погонщика рабов. У него уже руки были полны бумаги, защищавшей от света покрывала, вышитые несчастной Джоанной Сил. В Лунном покое покрывала и занавеси были расшиты по синему серебряными месяцами. Кроу толкнул ставни, впустив бледный, холодный, нерешительный свет…

И везде была лепнина руки английского Мастера классических метаморфоз. В Лунном покое он изобразил деяния Дианы: гибель детей Ниобы и Ипполита, превращение Эгерии в водный поток [148] Дети Ниобы были убиты за то, что она слишком гордилась ими, Эрегия – за то, что, скорбя по мужу, плачем мешала богослужениям в честь Дианы. Девственный охотник Ипполит, согласно преобладающей традиции, был любимцем Дианы, которая воскресила его, когда он пал от руки Посейдона. . Кроу с сожалением заметил, что потолок здесь перетягивает внимание на себя. На расписном потолке-куполе (барочная новинка) Кинфия [149]в странной перспективе спускалась с вогнутых небес к Эндимиону, спящему в пещере.

– Интересно, – сказал Уилки, – когда в последний раз кто-то предавался любви в этих постелях? Наверное, ощущения царственные.

– Им тут было очень холодно по ночам, – заметил Томас Пул. – Даже с камином и завесами.

– От этих перин, должно быть, подымалась туча пыли, – вставила Фредерика. – А если закрыть завесы, начиналась клаустрофобия. И вообще, это не комната, а проходной двор. У меня бы всякое желание пропало.

– Они смотрели на потолок. Он призван пробуждать желание, – сказал Кроу.

– Ну уж точно не у меня, – вполне искренне ляпнула Фредерика, у которой желание еще толком не пробуждалось. – Они все слишком круглые и коричневые. Да еще румянец во всю щеку, да еще это дико синее небо и гнусные розовые облачка… Тела словно печеные. Или непропеченные – в любом случае притронуться не захочешь.

Уилки посмотрел в круглый купол, потом снял очки. Фредерика с удивлением осознала, что глаза у него не синие, как линзы, а шоколадно-карие. Он моргнул, и она моргнула.