Антония Байетт - Дева в саду [litres]

– К твоему сведению, писательницей я не стану.

– С чем тебя и поздравляю.

– Но может быть, если попробовать, как Расин…

Уилки не ответил. Фредерика подозревала, что он Расина не читал: не мог же он, в самом деле, быть всеведущ. А еще подозревала, что Уилки, как и она, не любит признаваться в невежестве. Это она в каком-то смысле уважала. Она уважала в нем и повальное отрицание авторитетов. Конечно, Уилки во многом лишь следовал духу времени, но вместе с тем он действительно стремился к точному выражению вполне разумных мыслей…

И все же Фредерика поспешила удалиться. Ей предстояло произносить реплики, написанные Александром, и размышления о литературном старье не пошли бы ей на пользу. Не время было сейчас оценивать пьесу. Любопытно было другое: критикуя принципы Александра, Уилки не пытался критиковать его лично и ее не подталкивал к этому. В его голосе звучала модная стервозная нотка, но сам он стервятником не был.

Александр наблюдал за приехавшими критиками. В прошлый раз они в большинстве своем были к нему достаточно добры и узрели некий потенциал в «Бродячих актерах». Их прибытие на премьеру «Астреи» было более массовым и заметным, поскольку они, договорившись, обеспечили себе собственный транспорт. Потом Александр увидел Поттеров. Билл по неясной причине послал билеты Дэниелу и Стефани с припиской, что семья полагает быть в полном составе. Александр, решивший, что невыносимо будет сидеть рядом с Лоджем или даже с главной костюмершей, забрался в угол на самый верх, и теперь семейство Поттер двигалось прямо на него. Первым достиг его Дэниел, быстрый и нескладный. Дощатая конструкция чуть покачивалась под его весом. Последним брел Маркус. Вот он поднял взгляд, тут же снова опустил и споткнулся. Билл в расстегнутой на шее рубашке недовольно зарычал на сына. Большинство премьерной публики, не исключая Александра, были в смокингах.

– Мы вам не помешаем? – спросил Дэниел.

– Нет-нет, что вы.

– Это вы не из вежливости? Может быть, вам хотелось побыть одному. Правда, все семейство мне уже не пересадить.

– Зато вы можете сесть тут и сыграть роль бруствера.

– Умно придумано, только я между нами посажу жену, чтобы родня до нее не добралась.

Стефани уселась рядом с Александром. Розовый поплин платья обтягивал ее располневшую грудь. Стефани куталась в зеленую шаль с длинной бахромой. Она твердо решила никому не говорить о ребенке: Билл принялся бы орать, Уинифред развела бы суету, и все, а в особенности Фредерика, возомнили бы, что дитя зачато вне брака. Дэниелу сдержанность давалась нелегко: он увлеченно наблюдал за Стефани, за малейшими изменениями ее тела и по природе своей склонен был шумно о ней заботиться. Александр ласково оглядел Стефани:

– Ну, как ты?

– Ничего, только тут высоко, боюсь, голова закружится.

– Не закружится, главное, дождись начала действия.

– Закружится – пересядем. Может, лучше прямо сейчас пересесть, – сказал Дэниел.

– Успокойся, наконец, – отмахнулась Стефани.

Маркус покрылся зеленоватой бледностью, словно на него повлияли разговоры о головокружении. Александр теперь сидел на ряд ниже Поттеров вместе с несколькими коллегами. Все они были в смокингах, некоторые пришли с женами. Тут была чета Тоунов, Джеффри Перри, нянькавший Томаса, и Лукас Симмонс, чистенький, с тщательно вымытыми пушистыми кудрями и выражением благожелательной заурядности на лице. Александр, не знакомый со взглядами Лукаса на театр и антропоцентризм возрожденческой философии, не разделял тревоги Маркуса по поводу его присутствия. Неистощимая бодрость учителя биологии даже как-то успокоила его после злобных взглядов Билла и подавленной тревоги Дэниела.

Заиграла музыка. Словно гигантская стая птиц, публика залопотала, застучала, зашелестела, прихорошилась, пригладилась и замерла на своем огромном насесте. И вот с разных концов террасы неспешно двинулись друг к другу Томас Пул и Эдмунд Уилки. Встретились, пожали руки и заговорили. С легкой насмешкой над модными тогда пасторальными мотивами они обратились к воспоминаниям о сладостном золотом веке Овидия. Уилки был из тех актеров, кто по-настоящему хорош не на репетиции, а в спектакле. Сразу стало ясно, что тут он будет великолепен: суховатое спокойствие, сердечность, печаль, острый юмор, порою взрыв чувств. Александр со вздохом облегчения откинулся на сиденье.

Стефани от спектакля многого не ждала. С недавних пор она постоянно ощущала легкую дурноту. Мир, казалось ей, сузился до границ ее тела. За собственными поступками она наблюдала с каким-то отстраненным любопытством. Она заметила, например, что ей стало трудно заканчивать фразы, будь то в речи, на письме или в мыслях. Она лишь слегка очерчивала идею, и этого казалось достаточно, слова, цепляясь друг за друга, уходили в пустоту и там обрывались. Сегодня она так и не дошла мыслью до само́й пьесы, которую ей предстояло смотреть. Она решила практические задачи, состоявшие в том, чтобы выбрать достаточно мешковатый наряд и приехать вовремя. Она очертила возможные трудности психологического свойства: Дэниел слишком явно, слишком по-новому о ней заботился, это могли заметить. Билл мог затеять ссору с Дэниелом. Спектакль мог провалиться, и тогда Фредерике понадобилась бы поддержка… За всем этим Стефани как-то не задумалась о том, что ей придется на деле высидеть пьесу, до этого существовавшую лишь в ее воображении.