Франтишек Кубка - Избранное

— И императору и нам! — прошептала королева. — Чего же они хотели?

— Три вещи. Чтоб все войска покинули эти края — и императорские и наши. Чтобы их освободили от личной зависимости. А в-третьих, — возмещения убытков, понесенных от солдат.

— От императорских и от наших, — заметила королева. — Но сердца их с нами?

— Их сердца с протестантской верой, но никоим образом не с господами-протестантами. Эти господа послали к крестьянам депутацию с обещанием выполнить первую их просьбу и третью. А насчет второй, дескать, должен решать сейм. Крестьяне поверили обещаниям, и голод разогнал их по домам.

— Что же, этим все и кончилось?

— Похоже, так. Покамест.

— Ты как думаешь, Ячменек, выиграли бы мы войну, будь с нами четвертое сословие?

— Возвратились бы времена Жижки!

Подойдя к Иржику, она поцеловала его в губы.

Иржика затрясло.

Королева рассмеялась, совсем как в тот раз в Вальдсасе, когда бросила ему платок, чтобы он перевязал ей ушибленное колено.

Июньское солнце золотило залу. Мистер Грин в золотой клетке позвякивал цепочкой и что-то бормотал.

Елизавета сказала серьезным голосом:

— Посмотри на меня внимательно и запомни, какой я была, когда носила в лоне твоего сына.

Взяв Иржика за руку, она приложила его ладонь к своему животу. Сказала:

— Можешь поцеловать меня, — и стала перебирать его локоны, как когда-то после торжественной аудиенции в вальдсасском монастыре.

— Не могу больше видеть твоих страданий, — призналась королева под его поцелуями. — Не то ты взбунтуешься, как крестьяне под Табором.

Мистер Грин в клетке выражал свою ревность хлопаньем крыльев.

Второй раз королева и паж оказались в объятиях при ярком свете дня.

Они обнимались беспрестанно и повсюду.

Для любви всегда находилось и время и место.

— Всему виной ты, Ячменек, а не я! — говорила королева, загадочно улыбаясь. — У русалок холодная кровь. Успокойся, не береди свою совесть, никого я не предаю. Любовь Фридриха не принесла мне счастья, но ведь и с тобой я тоже несчастлива.

— Но ты же… — Ячменек хотел сказать, что это она соблазнила его, и запнулся. Однако Бесси поняла:

— Русалки всегда соблазняют. На то они и русалки.

И ему пришла на память красавица в чешуе над прилавком аптекаря в Кромержиже.

Они скакали рядом по безлюдной белогорской равнине. Ярко светило июньское солнце. За деревней Гостивице кони вошли в созревающий ячмень. Он наливался и темнел, а в небе исходили песнями жаворонки. Иржик соскочил с коня и подал королеве букет клевера и васильков, который она положила перед собой на седло.

— Любовь царствует везде, ей подвластны и цветы, и бабочки, и всякая козявка, — сказала королева, — в ваших краях любовь не таится и не страшится божьего гнева, как у нас на островах. И в этой откровенности ее целомудрие. Ведь ты тоже непорочен, Ячменек!

— Я родился в поле!

— Потому-то я так тебя люблю и еще всех тех, кто родился здесь и живет среди полей. До приезда сюда меня пугали чешскими лесами. Но покамест эти леса ко мне приветливы и великодушны, как и вся ваша земля. Меня пугали вашим народом, но я его не боюсь. Может, потому, что не боюсь тебя и твоих обветренных больших рук.

Они ехали по пыльной дороге. Мимо деревенских домишек с соломенными крышами, похожих на воробьиные гнезда. Из хат с криками выбегали полуголые загорелые дети и, оробев, умолкали, испуганно провожая взглядом благородную даму на коне. Пастушата, приглядывая за гусями, сидели на цветущих межах, плели венки из клевера и ромашек. Женщины стирали в пруду белье, разложив его на камнях и колотя вальками. Они напевали за работой и на всадницу с ее спутником даже не оглянулись.

— Ваша земля словно создана для мира, — заметила королева.

— Но ее никак не оставят в покое, — возразил Ячменек.

Будто подтверждая его слова, издалека донесся звук выстрела.

Королева прислушалась и ударила шпорами коня.

Они поскакали к Унгошти, откуда прозвучал выстрел. Еще не доехав до городка, они увидели над крышами домов дым. Не пожар ли? А со стороны городка, поднимая клубы пыли, под мерное бряцание железа приближалась по дороге серая толпа.

Толпа росла на глазах, в такт шагам слышалось пение и громкие возгласы. Над головами щетинились копья.

— На Прагу! На Прагу! — восклицал юноша в шлеме. Он сидел верхом на гнедом мерине, размахивая старинным мечом, и обликом своим походил на архангела со святого образа.