Франтишек Кубка - Избранное

Когда же эти самые валахи однажды ночью привезли в замок воз соли, обувь для крестьян, прибежавших в Хропынь из Оскола босыми, и синее сукно для пана короля, сам строгий генерал дядюшка Фолтын примирился с ними и угостил их в корчме лучшей ржаной водкой.

Из синего сукна портной Индра сшил пану королю панталоны и камзол, потому что хропыньцы не могли смотреть на короля, одетого в деревенскую куртку. Но новые сапоги пан король сшить для себя не позволил, потому что его старые с серебряными шпорами еще были крепкими.

Собравшись писать послания, пан король не обошел своим вниманием и Сенице. Он спрашивал, как живется милым братьям за сеницкими валами. Те ответили, что послушались его мудрых речей и гонят теперь не только шведов, но и императорских солдат. А живется им хорошо.

Но уж так, как в этом году жилось хропыньцам, им еще не жилось никогда! Никогда прежде не было у них своего хропыньского короля и не была Хропынь золотым островом. Небо над хропыньской округой было в этом году яснее, чем где-либо на свете. С рассвета до заката оно сияло синевой, а ночью, будто луг цветами, было усыпано звездами, грозы обходили Хропынь стороной, ветер дул с юга от Хршибов, и Гостынек, обычно в пасмурную пору, перед дождем казавшийся таким близким, утопал в трепетном мареве и, зыбкий, висел над желтыми пашнями между небом и землей. На фруктовых деревьях почти не было майских жуков, над колосьями почти не летали капустницы, не было ни дождевых червей, ни гусениц, и кроты как будто вымерли. Дикий мак краснел только на межах, не засоряя полей. Уродилось множество слив, яблок, и собрали уже во время сенокоса целые корзины черешен, как и полагается. Пчел было тоже больше обычного, ни один рой не улетел, и на чеснок пчелы не садились. Рожь, высокая, усатая, быстро созрела. Пшеница позолотела до рыжины, на каменистых землях быстро дозрел овес, и волнился ячмень, невысокий, но богатый, и от одного его благоухания можно было опьянеть. Куры неслись так обильно, что женщины едва успевали собирать яйца из гнезд. Из каждых пятнадцати хозяйка непременно находила одно яйцо с двумя желтками, во дворах птица до того громко кукарекала, клохтала и кудахтала, что звенело в ушах, свиньи толстели так быстро, что им было тесно в хлевах, у коров вымена свисали до самой земли, гуси выводили стаи гусят, у женщин были округлые бока и высокие груди, детей родилось, как грибов, и все это походило на земной рай.

Из окон замка король Ячменек осматривал свое королевство, затем выезжал в поле. Только голова его была видна над рожью, хотя сидел он на коне. Такая она была высокая. Он объезжал вместе с дядюшкой Фолтыном патрули, дозоры и пикеты. Осматривал оружие, достаточно ли оно чистое и блестящее. Он всем очень нравился в своем новом синем камзоле. Вот таким они и представляли себе короля!

— Скоро ли настанет мир? — спрашивали его.

— Он настанет, когда крестьяне повсюду научатся стрелять так же, как вы, — отвечал он.

На лугу возле Гетмана он проводил с ними учения по ведению боя с применением деревенских телег. Приехав, они составляли стену из телег, выпрягали лошадей, отводили их в лес, забирались в телеги и с криком отбивали атаки противника, то есть тех хропыньцев, которые изображали вражеских рейтар.

Если б не учебные плацы на болотистых лугах и дозоры на валах и у ручьев, не дозоры в лесу у засек и в терновнике, никто бы не поверил, что лишь на расстоянии двух миль у Коетина стоит лагерем генерал Галлас, а рядом с ним в Товачове правит маршал Торстенсон, что шведы засели в Оломоуце, что они всюду, куда ни кинешь взгляд, и что большая часть моравской земли, Силезии и королевства сожжена, разрушена и изничтожена.

С той поры, как догремели пушки у Кромержижа, в Хропыни не слышали даже выстрела из мушкета. Было тихо, и песня жаворонка не нарушала тишину, лишь сладостно потрескивали зерна в колосьях и молодые люди целовались и обнимались, сидя на теплых межах.

Только пан король был один-одинешенек: не пришла к нему никакая Руфь, не легла ночью у ног его, как моавитская женщина в Святом писании. И все втайне влюбленные в него женщины побаивались короля, отчего улыбки их были робкими.

А вот пани старостихе одиночество короля не давало покоя.

Она знала, что у рыбака Даниэля по фамилии Худы растет дочка невиданной красоты, семнадцатилетняя Марта. И старуха про себя определила ее в жены королю. Выбор ее пал на Марту еще и потому, что происходила она не из крестьянского рода, пусть бы и богатого, не говоря уж о малоземельных, а была из рыбачьей хижины, и поэтому не могла родиться зависть между соседями.