Франтишек Кубка - Избранное

— Вперед, на них! — скомандовал Иржи своим беспорядочно бежавшим солдатам и взмахнул шпагой.

Он не заметил, что падает, услышал только крики и пальбу.

Но крики умолкли, и пальба кончилась…

С левой рукой на перевязи шел Иржи по некошеным лугам к Эльбе. Дорога от Дрездена к Лошвицам была размыта осенними дождями. На лугах цвел безвременник. Пастух сидел на меже, оборванный, черный, будто цыган, и хмурый. Он спросил Иржи, нет ли у него щепотки табаку.

— Дым отгоняет чуму, — объяснил пастух. — Что делается в городе?

— Я не был в городе. С войны иду, — ответил Иржи.

— Господи боже, — вздохнул пастух. Он взял у Иржи вместо табака деньги.

— И в деревнях чума? И в Лошвицах?

— И в Лошвицах, — сказал пастух. Он встал и пошел за стадом.

Тоненько затявкала лохматая собачонка.

Хмурый был и перевозчик на реке.

— Что, в Лошвицах чума? — спросил его Иржи.

— Да, — пробурчал перевозчик. — Что ни ночь, кого-то хоронят. Чуму занесли нам из города господа, которые бежали сюда с женами и детьми. А вы-то откуда взялись, что ничего не знаете?

— Я с войны. Из Чехии.

— А там нешто чумы нет?

— Нет. Голод там, нищета и горе…

— И у нас голод, нищета и горе. Да чума к тому ж…

Иржи поднялся по склону, покрытому виноградниками. Виноград поспел, но его было мало. Больше, чем у Мельника или у Литомержиц, но все-таки мало. На виноградниках было тихо. Ни души. Иржи увидел холмик с деревянным крестиком. С каких это пор стали хоронить на виноградниках?

Вдали над Дрезденом клубился дым. Найдет ли он Яну в домике советника юстиции? Не уехала ли она отсюда, не бежала ли вместе со своею слепой матерью?

Сердце у него забилось. От быстрой ходьбы, но еще и от тревоги. И рана в предплечье заболела.

Здесь так же страшно, как на кладбище в Кундуз-Кале, где могила девушки Зои…

Почему он вспомнил сейчас о Зое? Она являлась к нему всякий раз, когда у него было тяжко на душе. Когда он приближался к дому те Вассенар в Гааге. Когда он плыл по морю с мальчиком Морицем, который не был его сыном. Чего хочет Зоя? Она не простила его, не успокоилась! Он обо всем рассказал Яне, во всем признался, только о Зое промолчал. Надеялся, что Зоя больше не придет, что простила. Хотя бы из любви. Она ведь так любила его! Уж конечно больше, чем мать Морица. И наверное, больше, чем Яна.

Зоя была бесхитростна, как первоцвет. Он любит Яну. Конечно. Но Яна не так проста и понятна. Все-таки она фея Мэб, которая подкрадывается на цыпочках и тревожит спящих. Зоя его во сне не тревожила. А Яна тревожит… Зоя умерла, ее погубила его любовь. Яна от его любви расцвела. Яна нередко добивалась от него, чего хотела, своей настойчивостью и упрямством. Зоя была податливой. Яна стала его женой, потому что она сама этого пожелала. Зоя ничего не добивалась. Любила, и все. Яна — господский ребенок. Она читает книги. Зоя была из бедной семьи. Она не умела ни читать, ни писать. Только любить. Она не умела роскошно одеваться. Не ездила верхом. Она жила словно бабочка, словно цветок… Яну он любил, но никогда не познал до конца. Нельзя любить Яну, а понять до самого донышка Зою!

Почему именно сейчас появилась Зоя и грозит ему пальцем? Нет, неправда! Вовсе она ему не грозит. Она улыбается. Значит простила… И ее здесь нет…

А Яна совсем близко… За поворотом этой бурой тропинки живет его жена, его насмешливая, милая, дразнящая, непонятная… Вон уже и крыша домика видна, где живет она с матерью.

Откуда тянет едкий дым? Может быть, и здесь жгут костры, отгоняя чуму?

Лужичанка Рези подкладывала ветки в горящий костер. Она посмотрела на Иржи отсутствующим взглядом и не ответила на приветствие ни по-саксонски, ни по-лужицки. Что ж она, — не узнала его?

— Рези, — крикнул Иржи, и сердце забилось у него в самом горле. — Я вернулся с войны. Пани Яна дома?

Лужичанка надвинула платок на лоб. Закрыла себе подбородок, рот и лоб. Только глаза были видны, грустные и испуганные.

— Пани Яна не уехала, спасаясь от чумы?

Рези снова ничего не сказала.

Иржи прошел через темные сени, поднялся по деревянным ступеням и зашел в бедно убранную комнату. В высоком кресле сидела пани Катержина, еще более старая, более морщинистая, более жалкая, чем тогда, когда он увидел ее впервые.

— Я вернулся. Где Яна, пани Катержина? Уехала?

— Кто вернулся? — спросила слепая.

— Я, Иржи. Я приехал из Чехии.

— Уходите, сейчас же уходите! — воскликнула старуха.

— Где Яна?

— Кто?