Франтишек Кубка - Избранное

— Я рада, когда Фредерик бывает весел. Не может же он вечно пребывать в меланхолии, подобно венецианскому купцу {52} 52 …подобно венецианскому купцу… — Имеется в виду герой комедии Шекспира «Венецианский купец» (1596) Шейлок. !

Но Иржик-то знал, что в сочельник король вовсе не был в меланхолии.

Когда после девяти часов королева с фрейлинами отправились в свои спальни, что тоже было против обычая, ведь в такую ночь люди бодрствуют и даже выходят из дома к полночному богослужению, — король с обоими послами и с графом Турном, покинувшим по случаю праздника войско, принялись попивать то вино, то пиво. Дошло даже до шуток по поводу беременности королевы.

— Ее величество скрывает свое положение весьма искусно, — говорил Ладислав Борнемиса, старший из трансильванских послов, — однако наметанный глаз обмануть трудно.

— Что и говорить, — отвечал король, — с первенцем было и того хуже. Она так долго тянула с признанием, что английская повитуха, которую послал из Лондона тесть Яков, опоздала и приехала со своими десятью помощницами в Гейдельберг, когда нашему Хайни было уже семь дней. За три дня до родов Бесси ответила господину де Сен-Катрин, который по просьбе французской королевы приехал навестить ее: «Если у вас в Париже полагают, что я в тягости, то и мне придется в это поверить!»

Гости смеялись и возглашали здравицы в честь будущего королевского отпрыска, который, по словам младшего пана Борнемисы, Павла, был коронован уже в материнском чреве.

Все так развеселились, что, когда в полночь в Меншем Месте и с противоположного берега реки зазвонили в колокола, а на горе святого Вавржинца грохнул залп из мортир, они даже не подошли к окну, хотя Иржик, который прислуживал им за столом, торжественно провозгласил по древнему обычаю:

— Родился Иисус Христос!

Король просто не расслышал тех праведных слов и поднял кубок за здравие князя Габриэля Бетлена. Оба Борнемисы встали и по-мадьярски провозгласили славу своему государю. Глаза их при этом странно блестели: они ведь прекрасно знали и про другое посольство князя во главе с графом Форгачем {53} 53 Форгач Жигмунд (ок. 1560—1621) — венгерский феодал, командовал войсками Г. Бетлена, защищал братиславский Град. , которое направилось к Фердинанду для ведения в императорском дворце переговоров касательно перемирия и, само собой, денег.

Допив кубки, гости отправились в отведенные им покои.

За столом остались разгулявшийся Фридрих и толстоносый, с налитым багровой краской лицом, шумливый Генрих Матес, голос которого воскрешал в памяти трубные звуки вступающих фанфар. Так было и на сей раз:

— Этим легко говорить! Чего им стоит отойти в трансильванские леса, а то и вообще податься к турецкому султану! Нам бы тоже не мешало вести баталии подальше от своих рубежей, не то неприятель полезет сюда со всех сторон, оглянуться не успеешь — а он уже в Праге! Бетлену нужны от нас деньги, а у нас своим солдатам жалованье не плачено, как бы они, того и гляди, сами себя на довольствие не поставили разбойным делом. Пора бы уж милостивому государю, тестю вашему лондонскому, перестать раздумывать, стоит ли нам помогать, да и королю датскому и шведу тоже не худо бы о нас вспомнить. И нидерландцы, те, что съехались сейчас в Гаагу на свою ассамблею, могли бы позаботиться об укреплении святой веры в чешских землях.

Фридрих молчал. Он думал о своем: господа желают иметь либертатем [8] волю, свободу — от лат. libertatis. , но платить за нее не расположены. Так вот, он, Фридрих, тоже не собирается свои бриллианты ради такого дела закладывать.

Выпив кубки до дна, они встали. Догорали свечи. Иржик подошел к дверям, чтобы распахнуть их перед королем. Но тот вдруг направился к окну. Рождественская Прага, сама похожая на евангельский Вифлеем, лежала в звездном объятии небес.

— Я хочу покоя, — вымолвил двадцатитрехлетний король.

— Простите, государь, — возразил пятидесятилетний Турн, — но война только начинается.

— Принимать роды пригласим доктора Яна Есениуса {54} 54 Ян Есениус — Есенский Ян (1566—1621), словак по происхождению (тогда словацкие земли назывались Верхней Венгрией), ученый-гуманист, врач и философ, личный врач императоров Рудольфа II и Маттиаса, ректор Карлова университета; казнен за активное участие в чешском восстании 1618—1620 гг. , — продолжал Фридрих.

Он отошел от окна и нетвердой походкой направился к дверям. Турн двинулся следом. Фридрих вышел, но Турн задержался. В горле у него захрипело. Он взял Иржика за плечо и подвел к столу: