Кондратий Татаришвили - Мамлюк

Через минуту-другую породистый скакун остановился возле развесистой шелковицы.

— Прости за дерзость, батоно [4] Батоно (груз.) — сударь, господин; обычное в грузинской разговорной речи обращение. Мурзакан, — извинился старик, — но ты рос в нашей семье и, я надеюсь, не оскорбишь свою кормилицу, да и мои седины почтишь и разопьешь с нами чалами вина.

— С удовольствием, мой дорогой Тагуи. Я рад, что вижу тебя и всю твою семью в добром здравии. Премного благодарен за приглашение, — ответил гость и сошел с коня. Скинув с плеч бурку, он бросил ее на седло и с усмешкой сказал: — Складывать ее, проклятую, лень, вот и таскаю все время на себе. Что поделаешь?!.. Такому непоседе, как я, без бурки не обойтись!

— Правильно, князь, да продлит бог твои дни! Ты, верно, слышал, есть такая поговорка: «Если тебе надоело носить бурку, привяжи ее хоть к сохе, но волочи за собой!..» Прошу не побрезговать нашей едой, батоно! — почтительно пригласил гостя Тагуи.

— Я жду твоего приветственного слова, — сказал Мурзакан, приосанившись. Он был высок ростом и плечист. За спиной у него висело великолепное ружье стамбульской работы. Один пистолет был заткнут за широкий пояс сзади, а второй висел спереди. На боку болталась шашка. Лицо у гостя было смелое и веселое.

— Нет, нет!.. Жизнью твоей клянусь, не достоин я такой чести! — воскликнул старик.

— Очень тебя прошу, — настаивал Мурзакан.

— Нет, клянусь жизнью моих детей!

Кое-как после долгих уговоров и упрашиваний Мурзакан, наконец, согласился первым приветствовать Тагуи. После этого гость снял ружье, прислонил его к стволу шелковицы, где стояли еще два ружья — Тагуи и Гиго, и присоединился к полдничавшим крестьянам. Он взял еще теплого гоми, положил на него кусок свежего сыра-сулгуни и начал с аппетитом уписывать угощение, не отставая от других.

— Прости, батоно!.. Покарай меня господь… разве мы достойны приглашать тебя? И как решился на это мой выживший из ума старик?! — извинялась перед гостем жена Тагуи Мзеха.

— Не говори так, кормилица! — воскликнул Мурзакан. — Отведать этого замечательного гоми и белоснежного сыра не отказался бы и сам светлейший князь Дадиани. Да не лишит нас господь этих благ, а об остальном не беспокойся, дорогая. Что может быть лучше такого угощения?! — воскликнул Мурзакан, не переставая жевать.

— Лучше бы мне окаменеть! Если бы я ожидала такого гостя, зарезала бы курицу…

— Будет тебе, жена! Курицу? Может, еще яиц в придачу захочешь?.. Хватит с нас и того, что имеем. Мурзакан — свой человек, не осудит. Не то что гоми, но будь у нас одна сухая корка и вот этот богом благословенный напиток, — муж указал рукой на кувшин с вином, — я и тогда не постыдился бы пригласить гостя, хотя бы это был сам сын божий, представший на моем пороге.

— Верно, верно, мой Тагуи! Коли есть вино, значит все в порядке! А вино у тебя всегда замечательное!.. Это, по-моему, оджалеши!

— Не посмею тебя обмануть, Мурзакан, ведь ты воспитанник моего дяди Уту и тетки моей Татии, дворянский сын, кому, как не тебе, знать толк в вине. Клянусь детьми, оджалеши тут примешано, но большая часть — от лозы панеши.

— Клянусь покойным отцом, это вино не уступит лучшему оджалеши. Ты прав, говоря, что я умею разбираться в винах… Дай отведать кому хочешь, и всякий скажет, что это — оджалеши.

— О дорогой Мурзакан, — оживился старик. — Настоящее оджалеши я выдерживаю в квеври [5] Квеври (груз.) — врытый в землю кувшин для хранения вина. , предназначенном ко дню архангела Гавриила, да будет благословенно его имя! Хочу после праздника девы Марии отправиться на богомолье. Вот если бы ты тогда к нам пожаловал, это бы поистине была господня милость. А теперь что? Ведь права моя глупая баба: не смел я сегодня приглашать такого гостя. А я уговорил тебя участвовать в нашей трапезе. Это с моей стороны большая дерзость!

— Превеликая дерзость! — весело поддразнил его Мурзакан. — Где тебя научили этим абхазским церемониям? Главное — радушие хозяина, а не обилие мясных и всяких других блюд. Признаться, я давненько не едал так вкусно. Гостеприимство у вас в роду. И горькая редька, предложенная тобой, покажется сладкой, дорогой мой Тагуи, — сказал гость и поднял чалами, полную вина. — Пусть господь и святой Георгий даруют долголетие тебе, супруге твоей и детям. Да избавит тебя бог от пожара и других напастей. Ну и вино! Какое оджалеши может с ним сравниться. Если где-нибудь найдется лучшее, пусть оно будет проклято богом. А цвет-то каков — словно чистый гранатовый сок! Будь благословенна лоза, давшая это вино! — закончил Мурзакан и осушил до дна чалами.