Кондратий Татаришвили - Мамлюк

— Кто это? Кто это идет? Мой сынок, мой Хвичо, радость моя? — уже издали ласково приветствовал мальчика старик. — Сынок мой ненаглядный, а не растерял ли ты своих коз?

— Покоя мне не дал наш мальчик, заладил: возьми да возьми меня в поле. Как пригнал коз, не переставал хныкать. Но, по правде говоря, он помогал мне — тащил кувшин от самого дома, — с улыбкой проговорила женщина.

Под раскидистой шелковицей женщина сняла с плеча корзину и вытерла лицо пестрым ситцевым платком.

— Хорошо, сынок, хорошо, сердце мое! Но, смотри, мой милый, береги коз, не то у нас не будет ни сыра, ни мацони… которое ты так любишь!.. — ласково проговорил отец, оставив работу и направляясь к шелковице.

Все уселись в тени дерева.

Мать достала из корзины каштановые и буковые листья и расстелила их на земле вместо скатерти. Затем она разложила недавно вынутое из котла, еще теплое гоми с воткнутыми в него кусочками сыра. Самый большой кусок она положила отдельно.

— А чалам-калами [2] Чалам-калами (груз.) — выдолбленная тыква, служит сосудом для питья. не принесла? — спросил старик жену. — И почему так запоздала? Твои сыновья уж было подступили с ножом к горлу. Сама понимаешь, молодые они и время еды не пропустят, — шутливо заметил старик. — Эх, старуха! Подобралась ко мне старость, так ты уж и в грош меня не ставишь… Но берегись!.. За долгой засухой, как известно, следуют гром, молния и ливень!..

— Ой, чтоб тебе… Уже одной ногой в могиле, а все глупости болтаешь, — пробормотала жена, смущенно улыбаясь, и, чтоб прекратить этот разговор, добавила: — А про чалами как я могла забыть? — Она нагнулась к корзине. — Вот тебе и чалами. Почему я опоздала, спрашиваешь? В такое проклятое время благодари бога, что хоть поздно, да пришла. В одной семье больной, другому надо пшено молотить на княжеском дворе, третьему там же ткать шерсть. А пока все соберутся, время и летит. Потом надо дожидаться охраны. Господи, разве это жизнь? Доживем ли до того дня, когда можно будет без страха носить в поле обед? А переправиться через эту разлившуюся реку — что чуму осилить. Лодка-то не больше корыта, как всем в ней уместиться? Вот и ждешь.

— Хватит, хватит, дорогая, чего сыплешь словами, как дьякон Саба? — шутливо сказал старик. — Мы ведь с тобой всегда с полуслова друг друга понимаем. Эй, сынок, Хвичо, налей мне в чалами соку благословенной виноградной лозы. Если не промочу горла, куска проглотить не сумею.

Бойкий мальчик с блестящими глазами и острым подбородком достал из горлышка кувшина пробку из зеленых листьев и наполнил чалами вином гранатового цвета.

Старик взял полную чалами, поднял глаза к небу и торжественно произнес:

— Хвала тебе, всевышний, хвала! Будь нам покровителем, утверди мир на нашей земле, положи конец вечным спорам и распрям между господами! Порази, боже, неверных и возвеличь христиан. Даруй победу царю Соломону и направь ко благу все его дела. Да здравствует он долгие дни! Знаете, сыны мои, оказывается, царь издал приказ: если кто осмелится продать в Турцию пленника, будь продавший лицом гражданским или духовным, царь не пощадит его и велит ослепить… О-ох, душу отдам за гибкую лозу, за сладостные гроздья, давшие этот сок! — закончил старик, осушив чалами и проводя рукой по усам и бороде, чтобы смахнуть с них капли вина.

Наработавшиеся крестьяне с аппетитом принялись за еду. Маленький Хвичо уселся рядом с отцом и братьями и, хотя он уже пообедал дома, однако, следуя примеру старших, с таким же удовольствием отправлял в рот кусок за куском, словно не ел три дня.

— Кто это может быть, сынок? Ну-ка, посмотри, Гиго, кто это может быть? Что это за всадник мчится по дороге? Эх, как летят годы! Даже видеть стал хуже. Ведь не так давно мог за полсотни шагов попасть в яйцо, подвешенное на ветке, — с горечью вспоминал старик, — а теперь конного от пешего с трудом отличаю…

Гиго и Малхаз пристально всматривались во всадника.

— Кто бы это мог быть?.. Да это никак Мурзакан Ревия? — воскликнул Гиго.

— Конечно, Мурзакан. Он, чудак, и зимой и летом носит бурку, — засмеялся Малхаз.

— Мурзакан Ревия? Ну, женушка, осталось ли еще гоми? А с сыром как? — спросил старик.

— Гоми, пожалуй, чогана [3] Чоган (груз.) — деревянная лопаточка. два будет, а вот сыра маловато. Да и не для такого гостя это угощение!.. Посовестись, не вздумай приглашать, — встревожилась жена.

— Не твоего ума это дело, глупая!.. Сынки мои, я хочу угостить Мурзакана вином. Надеюсь, не откажется… Э-хе-хе, ну и устал же я!.. — кряхтя, проговорил старик и неторопливо поднялся навстречу гостю.