Александр Никонов: Последний фронтовик

– Об этом мало кто и знал – это верно. Чего говорить – скромняга мужик, а он, оказывается, тоже воевал. Правда, на Северном флоте, этим, как его, молодым матросом.

– Юнгой, что ли?

– Во-во, юнгой. Вместе с одним писателем известным. Фамилию не помню – он тоже там служил. Да ты ещё книгу недавно читал, всё хвалил, про моряков.

– Пикуль, что ли? Валентин Пикуль?

– Точно, этот самый огурец! Навели справки в каком-то архиве – точно воевал. Медаль ему выдали, сейчас фронтовик. Вот оно как бывает.

– Ну, что ж, значит, заслужил мужик. А к чему про него рассказываешь?

– Как почему? Может, и в нашем поселении такой найдётся. Вот тебе и фронтовик, – выдала жена.

4

Вечером, после бани, Слава всё-таки зашёл к старику. Разделся, потер ладони:

– Ну, что, дядя Ефим, сейчас не грех и по граммулечке. За что пить будем?

– За мой день рождения, – ответил старик.

– Подожди, дядя Ефим, у тебя, вроде, день рождения в апреле. Ты же сам говорил. А мы с тобой, если я правильно помню, уже третий раз день рождения отмечаем.

– Вот поживёшь с моё, Слава, тогда и посчитаешь, сколько у тебя дней рождения. Они, дни-то эти, тоже разными бывают. Это не только, когда тебя мать родила, а иногда и судьба дарит тебе вторую, а то и третью жизнь. Да ты наливай, наливай, не стесняйся. У меня, конечно, деликатесов на закуску нет, но на перекус всегда чего-нибудь найдётся. Огурчики вон солёные, капустка, помидоры. Давай, давай, – торопил Ефим Егорович.

– А тебе, как – налить, дядя Ефим? Одному пить, да ещё за твой день рождения, как-то неловко.

– Плесни чуток в рюмочку. Пивок я плохой, а за этот день обязательно выпью.

Слава поднял рюмку:

– Ну, здоровья тебе, дядя Ефим, а остальное приложится.

Ефим Егорович сделал глоток, неторопливо зажевал хрусткой пряной капусткой и погрузился в воспоминания.

В сороковом году, когда ему подошёл срок идти в армию, военком сказал:

– Служить в Красной Армии – это почётная обязанность, а ты, Шереметьев, оказывается, подкулачник. Таким не место в рядах доблестных защитников нашей родины. А если война, так ты первый предашь, перейдёшь на сторону врага.

Ох, как хотелось Ефиму дать в морду этому усатому военкому или хотя бы плюнуть ему в глаза, но сдержался. Друзей-одногодков Ефима взяли без всяких яких, они были все из бедняцких семей. Обидно было, а с другой стороны – и наплевать, и без армии проживём. Успел Ефим окончить шофёрские курсы с отличием, даже поработать три месяца на пивзаводе. А тут война. Когда наши войска как перекати-поле под дуновением ветра покатились к Москве и Волге, не до разборчивости стало – брали всех подряд, разве что про калек забыли. Тут вспомнили и про Ефима. Усатый военком его будто бы и не узнал, заполнил какую-то карточку и буркнул:

– Иди, воюй, подкулачник хренов. Не забудь в четвёртый кабинет зайти.

В первые дни войны мобилизованных отправляли в том, в чём они прибыли на призывной пункт, а сейчас, полтора месяца спустя, сразу выдавали всю армейскую аммуницию. Выдали красноармейскую книжку, в которой жирным шрифтом было напечатано: «Красноармейскую книжку иметь всегда при себе. Не имеющих книжек – задерживать». Когда переодевались, выдали по списку вещевое имущество: пилотка – 1, гимнастёрка хл.-б. – 1, шаровары хл.-б. – 1, рубаха нательная – 2, кальсоны —1, полотенце – 1, ботинки —1, обмотки – 1, подшлемник – 1, ремень поясной —1 ремень брючный – 1, ранец (вещмешок) – 1.

Когда переодевались, один мужик спросил работника военкомата, который внимательно следил за переодеванием:

– Эй, старшина, а сапоги-то можно с собой взять? Я в сапогах пришёл, а тут обмотки дают.

– Не положено, – коротко, по-военному, отвечал старшина, хмуря брови.

– Как же не положено! Сапоги-то новые, яловые, помповая подошва, им сносу нет, а теперь оставь дяде.

– Не надо брать было, – ответил кто-то за старшину. – Кто поумнее, самую рвань надевал, а ты…

– Так что же делать-то, братцы? – стенал новобранец, вертя в руках свои сапоги. – Может, купит кто, а? Я ведь за них на базаре две овцы отдал.

Мужики острили:

– Вот если бы овцами, мы бы с огромным удовольствием взяли. Что ты жалеешь, дурень, мёртвую шкуру, тебе бы свою, живую, спасти. Да ты подари их, хоть старшине вон. Старшина, возьмёшь сапоги?

Старшина смущённо басил:

– Не положено.

– Да что ты заладил: не положено, да не положено. Сам, небось, понимаешь: что положено, то в котёл заложено. Нам бы пожрать дали, оголодали мы.

На этот раз старшина «не положено» не сказал, посмотрел на часы: