Тереза Фигёр - Воспоминания кавалерист-девицы армии Наполеона

— Гражданин лейтенант, — сказала я гордо, — ты задержал виновного.

— Но наш обед, черт возьми, как же наш обед! — ответил он с ужасающим акцентом. — Лучше было бы найти хоть одно крылышко от наших куриц, чем какого-то дурацкого драгуна.

Чтобы наказать меня и отомстить за свой голодный желудок, он отправил меня в охранение. Так я помогла ощипывать курицу, но так и не отведала ее мяса.

Испанская армия прикрывала подступы к Жероне; мы же предпринимали попытки перейти на другой берег Флувии. После одного из боев мы отступили с большими потерями. Спешно и едва сохраняя боевой порядок, мы заняли наши первоначальные позиции. Меня отправили передать приказ генералу Мирабелю. Чтобы вернуться в часть, к которой я принадлежала, то есть к генералу Ожеро, мне нужно было пересечь открытое пространство, на котором за час до этого происходило сражение. Повсюду на земле лежали мертвые и раненые. Редкие калеки с рукой на перевязи или с перебитой ногой медленно тянулись в сторону наших позиций. Вдруг до меня донесся жалобный крик, я остановила лошадь и прислушалась. Крик раздался вновь. Я приблизилась к одному из лежащих тел. Судя по одежде, это был генерал, все лицо которого было покрыто кроваво-грязной коркой, так как он был тяжело ранен в голову. Я спрыгнула на землю и приподняла раненого, у которого сил оставалось лишь на то, чтобы стонать. Карабинер из 17-й полубригады проходил в ста шагах от нас. Я побежала к нему и стала просить о помощи. Он согласился мне помочь, но что он мог сделать, ведь у него самого была раздроблена кисть правой руки. Вдвоем, однако, нам удалось взгромоздить наш драгоценный груз на мою лошадь. Я имела счастье беспрепятственно доставить его в надежное место: это оказался генерал Ноге. [44] Ноге, Жан-Франсуа-Ксавье (1769–1808). Бригадным генералом он стал в 1800 году. В 1792–1795 гг. был дважды ранен.

На другой день, когда нужно было форсировать Флувию (а может быть, это была не Флувия, а просто какой-то ручей, разлившийся, как река: память не может в течение шестидесяти девяти лет хранить все названия), несколько драгун, и я в том числе, стали ангелами-спасителями для многих раненых пехотинцев из 17-й полубригады. Они начали тонуть посреди бурного потока. Я пустила свою лошадь вплавь, схватила обеими руками и помогла выбраться двоим несчастным. Потом я повторила свой маневр и несколько раз бросалась в воду, закончив свою работу, лишь когда моя добрая лошадь совершенно измучилась. Вечером, обтирая ее соломенной мочалкой, я двадцать раз поцеловала ее в знак благодарности.

Парламентер. — Бал у испанцев. — Накануне свадьбы. — Сбежавшая невеста. — Я привожу в ярость своего полковника.

Испанцы устали от войны, и начались переговоры о перемирии между двумя армиями. Один генерал-адъютант, позвольте мне не называть его имени, был послан из нашего лагеря в лагерь испанцев. Он выбрал меня, чтобы я его сопровождала в качестве ординарца. Парламентер и малышка Сан-Жен были приняты очень хорошо. Похвалы, галантные комплименты, маленькие услуги — все это без всякой меры сыпалось на сеньориту-драгуна. Наконец, наша миссия завершилась, и теперь наш долг требовал, чтобы мы быстро уезжали; но за те два часа, что обсуждались серьезные дела, прекрасные каталонки (они съехались целой толпой из Жероны и ее окрестностей) успели рассказать мне о бале, который затевался в честь нашего приема. И тогда я заявила генерал-адъютанту, что он может уезжать один, если ему так угодно, но я предпочитаю лучше дезертировать со всем оружием и багажом, чем пропустить такую замечательную возможность потанцевать. Мой офицер не был ни тигром, ни медведем; кроме того, он боялся потерять из виду своего ординарца (я еще расскажу, по какой причине, отнюдь не связанной с его служебным долгом). Он согласился, вопреки всем своим намерениям, продлить наше пребывание у испанцев и присутствовать на балу. Элегантный испанский полковник подарил мне пару белых шелковых перчаток, на которых серебром был вышит какой-то профиль. Он уверял меня, что это пытались выполнить его портрет. На балу я встретила одного из наших эмигрантов, носившего титул принца, который служил под иностранными знаменами, несмотря на то что имел полное право на освобождение от службы.

Мой офицер не удовлетворился уважением и подчинением, которыми я ему была обязана, будучи простым драгуном, уже давно он упрашивал меня навсегда добавить к ним уважение и подчинение иного, более нежного порядка. Мне показалось, что я поняла, что он от меня хочет. По возвращении в Жеронский лагерь он получил приказ ехать во Францию, и мы отправились туда вместе. Мы ехали, приняв решение пожениться в Перпиньяне. Тогда свадьба не требовала столько времени, как сейчас. Подготовка приданого и мои приготовления туалета были быстрыми. Просто я сказала себе, что ворот мундира, застегнутый до самого подбородка, не менее целомудрен, чем декольтированное платье новобрачной. Каска с конским хвостом представляла собой славный символ, прекрасное предзнаменование, вызывавшее в памяти Минерву, [45] Минерва (Афина) — непобедимая воительница, богиня мудрости, ремесел, знаний, покровительница героев. а стало быть, и мудрость. Это выглядело никак не менее многообещающе, чем вуаль и банальные цветы флердоранжа.