Вера Гривина - Невольница. Роман

Хотя он отвечал неохотно, Аза чувствовала все большее волнения, ибо дочь стратига была слишком уж хороша собой. Евдокия обладала точеными чертами лица, ее волосы имели ореховый оттенок, а кожа поражала белизной (притом, что остальные члены этой семьи были, как полагается южанам, смуглыми). Стройную фигурку девушки красиво облегала нежно-розовая туника. Из украшений дочь стратига отдавала предпочтение жемчугу, который был у нее и на шее и в аккуратно уложенных волосах.

Глядя на ослепительную Евдокию, Аза думала о своей скромной одежде и о своих волосах, которым так и не удалось придать после бани достойный вид.

«Я похожа на торговку с нарбоннского рынка».

Когда трапеза закончилась, Аза почувствовала облегчение, однако неприятный осадок у нее на душе остался.

– Дочь стратига – красавица, – сказала она с нарочитой небрежностью по возвращению в отведенные для них с мужем покои.

– Милая девица, – отозвался Вадим, зевая.

Азу одолевали сомнения: вдруг он просто старается не огорчать ее, и на самом деле красавица Евдокия тронула его сердце.

– Пора ложиться спать, – сказал Вадим.

– Да, пора – согласилась Аза.

– Ступай в опочивальню.

В опочивальне было тихо. Из полуоткрытого окна мягко лился вечерний свет, отражаясь лиловыми бликами на широком ложе.

«Нам здесь не будет тесно», – неожиданно для себя подумала Аза и покраснела.

Ее с мужем первая брачная ночь в Обстакуле была пока что и единственной их ночью. В пути Вадим не раз бросал на жену вожделенные взгляды, но тут же справлялся с собой. И она, как только в очередной раз испытывала желание оказаться в жарких объятиях мужа, просила Бога помочь ей одолеть искушение. Теперь их вынужденное воздержание закончилось.

Дрожа всем телом, Аза сняла с себя тунику и нырнула под одеяло. Скрипнула дверь. Вадим вошел в опочивальню закрыл окно и начал освобождаться от одежды. Сгорающей от нетерпения Азе казалось, что муж раздевается слишком медленно. Наконец, он забрался к ней, и едва его руки коснулись ее кожи, она мгновенно забыла и о дочери стратига, и вообще обо всем на свете…

Изголодавшиеся друг по другу они до глубокой ночи пребывали в плену у своей любви. Когда же, наконец, их страсть улеглась, Аза почти сразу уснула, однако в голове у нее успела мелькнуть мысль:

«Вадим любит меня… Ему нужна только я… Мы будем счастливы…»

Жена стратига страдала от болей в сердце, частых головокружений, приступов слабости и прочих недугов. Но уже через несколько дней после появления Вадима она почувствовала себя лучше. Весть о хорошем лекаре быстро разнеслась по Коринфу, и многие богатые коринфцы пожелали стать его пациентами. Вадиму было разрешено в свободное от основных его обязанностей время пользовать горожан.

Аза не видела мужа целыми днями, поэтому чувствовала себя одиноко. Челядь игнорировала иноземку. Из слуг только Феоктиста – та самая пожилая женщина, которая помогла Азе вымыться в бане – откликалась на просьбы жены лекаря, а остальные челядинцы что-то бормотали по-гречески и с нарочитым недоумением пожимали плечами. Столь же непонятливыми были и жены чиновников. Даже просившая в первый день у Азы помощи Агапия Асикрита, чей муж был секретарем стратига, едва ее маленький сын выздоровел (недомогание у мальчика оказалось пустяковым), старательно избегала жену лекаря.

Больше всего Азу задевало высокомерное пренебрежение к ней находящихся в услужении у стратига евнухов. Впрочем и она их старательно избегала, поскольку они вызывали у нее омерзение, напоминая о покойном Арланде Евнухе.

По сути, Аза чувствовала себя почти так же, как в Нарбонне – с той разницей, что теперь она еще меньше понимала, почему ее презирают окружающие. Ей теперь было даже хуже, потому что раньше ее опекали бабушка и дядя, с которыми она делилась своими проблемами. А Вадим очень уставал за день, и Аза, жалея его, не говорила с ним о своих неприятностях.

Единственным ее собеседником был Нуньо. Его определили ухаживать за мулами, и он быстро освоился в новой обстановке. Азу удивляло, как этот юноша, совершенно не владея греческим языком, умудрился за короткий срок узнать многое о греках. Он делился с ней полученными сведениями и высказывался по поводу того, почему ее невзлюбили и челядинцы, и жены чиновников.

– Слугам не нравится, что ты чужеземка, – говорил Нуньо. – Греки вообще всех иноплеменников презирают и называют варварами. Со мной им проще: я убираю дерьмо за мулами, а тебе они по твоему положению должны прислуживать. Достопочтенным же доньям не нравится твоя красота: они за своих мужей боятся.