Александр Козин: Волжское затмение. Роман

И это слегка усмирило. Как водой холодной в лицо плеснуло. «Да чего я, в самом деле? – одёрнул он себя. – Ничего не случилось. И не случится. Среди бела-то дня! Не свечереет ещё, а она уж в Рыбинске будет. Тьфу, я-то дурак…»

Он снял кепку, вытер ею вспотевшее лицо и медленно пошёл с дебаркадера на берег. Но предчувствие, странное и страшноватое, тяжело сосало в груди. «Что-то будет… Что-то будет», – шумело в ушах. И, вспоминая жуткий взгляд незнакомца, Антон вздёргивал плечами и озирался.

А пароход уже пропал из виду. Только облако бурого дыма за мостом медленно рассеивалось над волжской рябью.

«Дашка… Странная она, – уже спокойно думалось Антону. – Чудная. Загорелось уехать, видите ли. Нет, тут что-то не то. Бледная, нервная, дёрганая и осунулась как! Глаза одни… Случилось что-то. Факт, случилось. Только разве она скажет…»

С Дашей Ермиловой, девчонкой-ровесницей, Антон провёл всё детство. Их отцы, слесаря железнодорожных мастерских, очень дружили между собой. Сообща готовили детей к учёбе. Своей матери Антон не помнил: она рано умерла от скоротечной чахотки. И добрейшая тётя Нина, Дашина мама, билась с обоими малышами, обучая их грамоте и счёту. Дашка, сероглазая, курносая, в мелких веснушках, с коротенькой, как морковка, пшеничной косичкой, была очень мила и смешлива. Вот только болтала без умолку, как трещотка, и медлительный, немногословный Антон выносил её с трудом. Хотя и любил. Как сестру.

И вдруг детство кончилось. Внезапно и навсегда. Грянула война. Дашин отец, дядя Максим, ушёл на фронт добровольцем несмотря на железнодорожную бронь. Там он через год и погиб. Каморины в меру сил помогали вдове и сироте дочке. Но сил было немного. Наступили скверные времена, и самим надо было как-то выживать. Хорошо хоть, Даша училась теперь в гимназии бесплатно как дочь героя, погибшего за царя и Отечество. Она повзрослела, вытянулась, но стала мрачной и молчаливой. И тень – смутная и болезненная – легла на её бледное лицо. Это делало её ещё больше похожей на мать. Тётя Нина, невысокая, подвижная, набожная женщина тоже вся высохла, помертвела и не снимала траурного платка. Общаться с ними было непросто.

А потом разразилась революция, и события ринулись вскачь, одно другого страннее и непонятнее. Все – от мала до велика, от важного и осанистого городского головы до презренного золотаря заговорили вдруг о политике. Политика была везде. Она гремела на улицах, шелестела на разные лады по домам, и даже в кухонной кастрюльке под крышкой была политика. Потому что наступал голод.

Сюда, в древний тихий Ярославль, революционные веянья почти не долетали. Жизнь шла через пень-колоду, всё более скудея и ужимаясь. Слава Богу, совсем отменили плату за учёбу, иначе бы – прощай, училище. Разрываясь между учёбой и случайными заработками – совестно было сидеть на шее у отца – Антон несколько месяцев не видел Дашу. Не до встреч было. А потом революция заложила очередной вираж, и к власти пришли большевики. Отец теперь до ночи пропадал в своём депо по партийным делам. Антон только тогда и узнал от него, всегда сдержанного и молчаливого, что он уже больше года в большевистской партии. Но таких, как Василий Андреевич, в городе было немного. Ярославцы настороженно и неодобрительно присматривались, принюхивались к новым властям, не зная, чего от них ждать. Притихли, затаились, исчезли с глаз долой некогда знатные люди – купцы, заводчики, видные дворяне. Но это была недобрая, взрывоопасная тишь.

Зимой этого года отец распрощался с сыном и уехал работать в Москву. Там, объяснил он, и платят больше, и работа интереснее. Антон понимал, что дело тут вовсе не в работе, но не расспрашивал. Без толку. Перед отъездом Василий Андреевич устроил сына на хорошее место. Кочегаром на мельницу Вахрамеева, что высится серой пятиэтажной громадой над Которослью. Работа эта могла считаться хорошей только по нынешним временам. Была она тяжёлой, жаркой и пыльной. Поначалу было очень туго. Но Антон, крепкий, смышленый и ухватистый, быстро свыкся. Работали сменами по двенадцать часов. Антону как учащемуся сделали послабление – день через три, без ночей. В училище на его «рабочие» прогулы смотрели сквозь пальцы. Точно так же «прогуливали» все ученики старших классов. Да и шло к тому, что училища да гимназии скоро вовсе упразднят. Что будет взамен – никто не знал.

В один из вечеров после смены Каморин по обыкновению блаженствовал в реке. Замерев на спине, он с наслаждением ощущал, как бегучая вода Которосли расслабляет его, вымывает усталость из одеревенелых мышц. Открыв глаза, Антон увидел мельком, как по высокому берегу, по тропинке, торопливо движется невысокая, худенькая женская фигурка в платочке и длинной юбке. Он, конечно, не обратил бы внимания, но характерные отмашки рук, да и сама походка – по-мальчишечьи скорая и твёрдая – показались ему знакомыми. Давно знакомыми. С детства. Дашка! Да, это, кажется, она! И Антон, раньше чем успел что-либо сообразить, уже выскочил из воды, обтёрся наскоро и принялся поспешно одеваться. Догнать! Догнать…