Лейла Салем - Два брата - век опричнины

– Да что же я с этим лиходеем дело буду иметь? Нет и нет, я умываю руки, а ты сам уж…

Боярин хрипло кашлянул в кулак и протянул руку со словами:

– Перстень давай сюда.

Алексей Елизарович как-то весь напрягся, зло огляделся по сторонам и промолвил словно школьник, не выучивший урок:

– Дак я его уже продал, что мне возвращать-то?

– Ах, продал значит, ну тогда тебе ничего не остается как подсобить мне, а уж я в долгу не останусь. Мне лишь бы красавицу мою достать, а там хоть трава не рости.

– Счастливый ты, Симеон Тимофеевич, одна только забота – молодку подавай на твое ложе.

– То-то же, – старик весело засмеялся и покачал в воздухе перстом.

В назначенный день пришли к Глебу Михайловичу сваты. Никита Федорович и Марфа Егоровна принесли множество подарков для будущих родственников: украшения из жемчуга, меха соболиные, пряники медовые, мед в деревянном бочонке. В это время взволнованная Анастасия ожидала в своей горнице, время от времени разглядывая себя в зеркальце: кожа бела, щеки румяны, брови густо накрашены сурьмой, глаза подведены, лишь губы ее – красивые, алые, не тронуты помадой. Длинные серьги с яхонтами придавали ее лицу величественный вид, а повязка в виде маленькой короны, украшенная каменьями и биссером, сделала ее обычную прическу в виде косы столь прекрасной, как сам цвет волос ее – русый, с золотистым оттенком. Тонкие пальчики Насти от волнения то и дело крутили бусы, перебирая их словно четки. Нянька как увидела это, так сразу взяла ее руки в свои, поцеловала и произнесла:

– Красавица моя, солнышко ясное, успокой сердце свое, не тереби украшения свои.

– Как мне успокоиться, нянюшка, коль решается судьба моя? – девушка приблизилась к старушке и крепко, от всей души, прижала ее к своей груди.

Нянька всхлипнула, но взяла себя в руки. Еще раз осмотрев свою воспитанницу, она пришла в восторг: столь дивной красы по всему миру ищи, а не сыщешь. На шелковую рубаху, чьи длинные рукава по краям были украшены вышивкой, был надет шушун золотисто-красного цвета – распашное на пуговицах платье с глубоким вырезом спереди и с висячими фальшивыми рукавами, ниспадающих почти до пола. На изящных ножках красовались сафьяновые сапожки алого цвета с вышивкой из золотых нитей на высоких каблучках. И до того высокая, Анастасия теперь, пожалуй, оказывалась одного роста с суженным Александром.

– Ах, любуюсь я на тебя, воспитанница моя, а на глаза слезы наворачиваются, – промолвила тихо нянька и вытерла лицо носовым платком.

– От чего, нянюшка? От чего, родимая? – искренне спросила девушка.

– Уж очень ты похожа на матушку свою, которая умерла сразу после твоего рождения. Отец твой да я постарались заменить тебе покойную, лелеяли тебя словно диковинку, словно розочку в саду. Вот теперь смотрю на тебя и глаз радуется – какая прекрасная девица выросла, ты даже превзошла матушку свою.

Анастасия улыбнулась и, взяв свою большую косу в руки, присела рядушком со старушкой. Нежными, девичьими пальцами она вытерла катившиеся по лицу той слезы и снова, только крепче, обняла ее, прижала к своей груди, понимая, что в скором времени покинет и этот отчий дом, и няньку, которая стала для нее дороже всех на свете.

В горницу какой-то тяжеловатой, неуклюжей походкой вошел Глеб Михайлович. При виде отца девушка поднялась и, поклонившись ему, опустила глаза в пол. Мужчина оглядел дочь с ног и головы и обрадовался: такую красавицу не грех и самому царю сосватать.

– Сваты пришли, Настенька. Пошли.

Красавица покорно последовала за Глебом Михайловичем, стуча по полу каблучками. Когда они прошли в комнату, где их появления ожидали Никита Федорович и Марфа Егоровна, Анастасия вдруг перестала волноваться – бояться, оказалось, нечего. Она ощущала на себе заинтересованные взгляды родителей жениха и от этого у нее ярко вспыхнули щеки, что не укрылось от будущей свекрови, которая нашла девушку сказочно прекрасной, причем настолько, что придраться не к чему, и даже высокий рост невесты сына не смутил серъезную женщину.

Глеб Михайлович с гордым видом глянул на Никиту Федоровича и проговорил:

– Се есьм дщерь моя, Анастасия, семнадцати лет от роду.

Девушка слегка вскинула прелестную головку, рефейные нити качнулись в такт ее движению. Присев рядом с отцом напротив сватов, она даже не рассмотрела будущих свекровь, такая была скромница, такая набожная. Анастасия погрузилась в разглядывание узоров на своем наряде, а о чем толковали отец с Никитой Федоровичем, того не ведала, да и зачем ей было прислушиваться к разговору, все равно судьбу девиц решали родители, и от ее взгляда ничего не зависело.