Константин Тарасов - Три жизни княгини Рогнеды

Теперь они пошли, следуя за течением, и к полудню Анастасия увидела вдали на противоположных, отделенных рекою холмах город и сказала старцам: «Полоцк!» Они остановились напротив устья Полоты. Над нею на высоко взнесенном холме стоял новый детинец с надворотными вежами, с церковью, полускрытой стеной. На том берегу ходили полочане, там был отцовский курган, Изяслав, внуки. Мать Анастасия сняла платок и стала размахивать им, призывая перевозчиков. Наконец их заметили, и кто-то решился к ним плыть. Гребец был ловок, челн сносило течением прямо на них; вот он ткнулся в берег, и тут Анастасия поняла, что не может перейти Двину, не известив сына, она должна пожалеть его, дать ему хоть некие минуты на сборы, на встречу, на сбережение чести перед городом. В челне сидел старик, и она сказала ему из своей задумчивости:

— Езжай, скажи князю Изяславу, что здесь его ждет мать.

Удивленный старик кивнул, быстро оттолкнулся веслом, и челн понесло обратно. Она следила, как он пристал к брегу, как старик вытянул его на песок и потрусил по изломанной стежке на холм к детинцу. Скоро по этой же тропке побежали вниз шестеро мужчин, залезли в ладью, поставили весла, и ладья спешными рывками двинулась к ней.

Вот близится правый берег, и сын Изяслав стоит на том самом месте, откуда увезли ее страдать. Он ждет ее у кромки воды, свет доброго воспоминания озаряет молодое лицо. Лодка, прошуршав, вползла на песок, сын взял Анастасию на руки и поставил на берег. Они обнялись. Потом он сказал: «Погляди на детей, мать!» Она увидела его жену, Руту и перед ними двух мальчиков — своих внуков. Она ступила к ним и опустилась на колени. Внуки глядели мимо нее, она поняла куда — и оглянулась. Старцев уже сняли с ладьи, они стояли, ожидая заботы…

Когда улеглись суета и волнение встречи, когда отобедали, когда разошлись люди, оставив мать с сыном наедине, Анастасия сказала: «Отведи меня к ним». Он понял и повел ее на курган. Она увидела холмик, поросший жесткой травой; внизу, под крутым обрывом, текла Двина. Мать Анастасия легла на этот холмик, обняла его и прижалась лицом к земле. Она услышала шорохи, что-то шелестело в земле, ей показалось, что она слышит тихие голоса. «Вот и я, кланяюсь вам, — шептала она. — Все, что могла, я сделала, а что не сделала — за то простите!» Вот и этот долг она исполнила — упали ее слезы на могильную землю, согреют родительский прах. Она села на траву при кургане, и сын, поняв, какой последует вопрос, присел рядом с ней.

— Как ты жил? — спросила она. — Что было с тобой в эти годы?

Он помолчал, возвращаясь памятью на двенадцать лет назад, в день разлуки, когда ему объявили, что он — полоцкий князь. Он прибыл сюда с Добрыней и отцом Кириллом, и княжение его началось с крещения. Как и в Заславле, срубили здесь церковь, она и сейчас стоит, и его именем собрали к Полоте город. Потом Добрыня ушел в Новгород, а отец Кирилл остался здесь, учил его грамоте и чтению. И жив он был пять лет… Тут мать Анастасия содрогнулась, уразумев, что за пять лет многое затоптал в душе сына проклятый поп из того, что взращивалось ею для истины. А три года был при нем дядькою и наставлял княжескому понятию Бедевей… И опять дохнуло на Анастасию студеным ветерком беды, ибо чему мог учить Владимиров мелкий боярин полоцкого княжича? И как мог сопротивляться двум жестоким мужчинам восьмилетний мальчик? Все, что заложила она в его сердце, все должно было подломиться под их кулаком… Да, знали Владимир с Добрынею, что творят.

— Что ж говорили тебе поп и Бедевей обо мне?

— Говорили, что полюбился тебе новый бог, расхотела жить среди человеков и молишься ему во вечное спасение.

— И ты верил? — спросила она, понимая, как сокрушили его сыновью любовь и память.

— Верил, мать, — кивнул Изяслав.

Но почему было ему не верить, думала она. Он верил — какова ж должна была мучить его обида; верно, немало он отплакал по ней в свои одинокие ночи, пока не размыли ее образ тоскливые слезы и не смирилась душа с одиночеством. Вот и в нем убили они душу, и не виновен он, что в чем-то стал мертв. Тут смутило ее подозрение.

— И сейчас веришь? — спросила Анастасия.

— Давно не верю, — ответил Изяслав, но она уловила в его словах легкую тень неправды; какое-то сомнение жило в нем, он не вытравил его, он допускал, что она могла отказаться. Мысль о такой несправедливости ожгла Анастасию… «Слушай же, слушай, как было!» — вскричала она и стала рассказывать, как заламывали ей руки, как прошел по волосам нож, как силою ее раздели, как умирала она и как обязывала себя жить памятью о нем, надеждою на эту встречу. Нет, она все скажет ему, он все должен знать о князе Владимире, о Добрыне, об попе Кирилле, о заславской надвратной башне, где провожала она закат, о страже, о закрытых воротах, о терпении, которое обратило ее в соляной столп…