Елизавета Тихонова - Распахнутые двери. Рассказы и рассказики о хороших людях

И есть истории долгие, но тоже не сюжетные.

Много лет подряд, пока я не становлюсь взрослой и не такой доверчивой, у бабушки и дедушки на проспекте Буденного в раковине живет щука. Она знает, когда я приду, и через сток приносит мне подарки, чаще всего – мандарины. Поэтому, как только я прихожу в гости, сразу же бегу на кухню, даже не зажигая света. В раковине лежит мандарин. Бабушка говорит, что щука никак не может меня дождаться, потому что ей надо домой, к деткам.

На новый год подарки мне приносит не дед мороз, а Леонид Якубович. Бабушка встречает его рядом с нашей пятиэтажкой, и он передает подарки Катюше. Мы несколько лет планируем поехать на Поле Чудес.

Дедушка долго рассказывает про то, как обрезать яблони. Я думаю, что никогда этого не запомню. Оказывается, что дедушка – лучший яблоневый учитель. Прививать в расщеп я теперь умею (и не только в расщеп).

Кажется, я понимаю, почему не могу написать историй – потому что бабанюшка и дедоушек всегда рядом, всегда со мной и всегда меня любят – сколько я себя помню. Сложно выделить какой-то момент, какой-то день, какой-то факт из непрекращающейся истории радости и любви. Здорово, что это так.

Я внезапно открыл глаза. В доме было тихо, серый рассвет неуверенно сочился сквозь ставни. Я тихонько пробрался к Катиной кровати и взял часы.

– Мама! Катя! Проспали! – от моих воплей, казалось, проснется все село.

Еще бы. На часах было шесть. Автобус в Тамбов уходил ровно через час, и до него еще надо было добраться в Моршанск, на автостанцию. Я бестолково заметался по избе, хватая штаны, рубашку, носки. Наконец мне удалось сосредоточиться и попасть ногой в штанину.

– Вовюня, Вовюня, пол холодный же, вот ботиночки скорей, ботиночки! – мама заполошно крутилась вокруг меня, пытаясь подсунуть мне под ноги сандалии, надеть на меня рубашку, сунуть в рот вареную картофелину. Все это одновременно, создавая хаос и только тормозя процесс сборов. – Вовюня, спиночкой к галаночке, потеплей. Ах, печку-то я не протопила, дура старая!

Печка-голландка была единственной ценностью в нашей избе. Ее сложил отец перед самым уходом на фронт, когда я только-только родился. В их депо выписали премии на Первое мая, отец купил кирпич, позвал знакомого печника и вместе с ним переложил старую печку, топившую избу по-черному. От старой печки умерли два моих средних брата – угорели. Взрослым ничего, а младенцы очень чувствительны к угарному газу. Еще один брат умер от воспаления легких – ночью упал с лавки на земляной пол и проспал там до утра. За неделю сгорел. Была бы дома мама, заметила бы, подняла, но она накануне ушла в дальнюю деревню на работу и там заночевала, а отец всегда спал крепко. Отец еще хотел земляной пол досками застелить, не успел. Началась война, и не стало ни досок, ни отца.

Вернулась Катя – растрепанная, в шали прямо на сорочку. Я и не заметил, как она выходила. Она всегда такая – незаметная и решительная.

– Мама, прекрати панику. Я разбудила дядю Пашу, он нас подбросит до города. Успеем к автобусу. Володя, не стой в одной штанине. Быстро давай одевайся. Мама, картошку в узелок, с собой. Соль туда же. Метрику положила?

Катины команды быстро привели всех в чувство. Я оделся, подтянул скрутку. Опять не заметил, как Катя вышла из-за своей занавески уже одетая, в синем штапельном платье в горошек и туфлях. Красивая.

Когда на отца пришла похоронка, Катя в одночасье стала главой семьи. Нас у мамы осталось четверо – старшие, шестнадцатилетний Василий и четырнадцатилетняя Катя, и младшие – пятилетняя Томуся и трехлетний я. Вася подделал метрику и записался добровольцем. Мама не работала. Она была городская, из Моршанска, вышла замуж и перебралась к отцу в Устье. Городской работы в селе не было, а к деревенской мама была неспособна. Не то, чтобы она была белоручкой, вовсе нет. Я вообще не помню ее праздно сидящей и отдыхающей. Но КПД ее был невысок – она больше суетилась, чем делала. По дому она управлялась быстро, а вот уже в огороде все ее умения улетучивались. Нашу картошку съедал колорадский жук, свеклу – слизни, огурцы засыхали, морковь не всходила, вишню склевывали птицы. Выживали лук и укроп, которым только не мешай. Единственное, что мама умела делать хорошо – рисовать. Малонужное, казалось бы, занятие в деревне, однако именно оно помогало нам не умереть с голоду. Мама ходила по деревням и расписывала печки, ставни, наличники. Красок почти не было, но она умела находить цветные глины в овраге, использовала сок свеклы, аптечную зеленку. Люди охотно ее звали. За старшую оставалась Катя, потом сестра устроилась на работу в сельсовет счетоводом, стала приносить домой стабильную зарплату, и мать с облегчением передала ей главенство в семье.