Елизавета Тихонова - Распахнутые двери. Рассказы и рассказики о хороших людях

Наконец приехали. Нет, пока еще не на Камчатку, а во Владивосток. Дальше – морем. Пассажиров погрузили в катер и повезли к стоящему на рейде большому кораблю. И почему-то весь катер был полон детей и женщин, наверное, так же, как мы, к отцам и мужьям ехали. Подъехали к кораблю. Корабль высоченный, до неба. А катер маленький. Как наверх забираться? Тут сверху сбрасывают лестницу, веревочную. Ветер, она шатается, ходит из стороны в сторону, а по ней – раз – матрос ловко спускается вниз, как кошка. Я даже не заметила, как он руками и ногами перебирал, до того быстро спустился. Улыбнулся, рукой помахал и стал женщин наверх подсаживать. Которые побойчее, быстро залезли, а остальные сбились в кучку и сидят. Тогда матрос крикнул что-то и сверху корзину спустили, большую, в такой, наверное, медведь пирожки нес вместе с Машенькой. И в этой корзине стали наверх детей поднимать. Дошла очередь и до меня. Мама уже наверху была, меня матрос с братом внутрь посадили, веревкой привязали, и корзина поползла вверх, медленно-медленно. Передо мной бесконечная серая стена корабля, подо мной, где-то далеко внизу – море с крошечным катером, вокруг – свист ветра. Корзину качает, и передо мной стена, стена, ужасная серая долгая стена. С тех пор боюсь туннелей и серых стен.

Что еще я помню о Камчатке? Снег, сопки, дымок из вершины Ключевской… Не очень много, сколько мне тогда было – лет 8—10. И прожили мы там недолго, года 2—3. Но некоторые эпизоды прямо перед глазами стоят, как будто вчера все было.

На Камчатке у отца был пес Джек, немецкая овчарка. Его впрягали в большие санки со спинкой, и Джек катал меня по двору. Снег, ветер в лицо – весело! И Джеку тоже было весело! И однажды он так развеселился, что выбежал вместе со мной из двора и понесся вдоль моря, по самой кромке! Я боялась выпасть, вцепилась в края санок из всех сил, зажмурилась и кричала: «Джек! Джек! Стой! Остановись!». Но он не слышал, а бежал вперед все быстрее! Отец выбежал из дома, чудом догнал Джека и остановил санки. Больше нам не разрешали кататься, пёс грустил и смотрел на меня виноватыми глазами. И я тоже грустила.

Еще я играла с соседским мишкой. Мишка – это не мальчик, мишка – это медвежонок, настоящий бурый медвежонок из леса. Совсем ручной, маленький, забавный. Я приходила к соседям в гости, и мы с мишкой подолгу валялись на полу, играли, смеялись. Такой у меня был пушистый друг.

Самое лучшее камчатское воспоминание – папа и гейзеры. Гейзер – это такой горячий фонтан, бьющий из-под земли. Папа брал меня на руки, мы с ним спускались в гейзерное озерцо, садились, он придерживал меня коленями, и мы сидели так долго-долго. Папа рассказывал истории, я слушала, мы смеялись и были вдвоем, только вдвоем.

Потом мы уехали назад в Москву, а папа остался на Камчатке. И они потом долго мне снились – папа, Камчатка, Джек…

Рос я в деревне, в очень бедной семье – отец погиб на фронте, мама одна тянула четверых детей.

В десять лет меня, как сына погибшего солдата, зачислили в Тамбовское суворовское училище, и это спасло меня от верной смерти. Тогда годы были лихие, послевоенные, шпаны много, могли убить просто так, ни за что. На нашей улице парнишка жил, мой полный тезка, тоже Вова Тюрин… да у нас полдеревни было Тюриных, и чтоб не путаться, у всех семей прозвища были. Нас звали – Микулята: возьми у Микулят, пойди к Микулятам… Откуда пошло – бог весть. У моего приятеля Толика было прозвище Гопич, а у его семьи, если мне не изменяет память – Веселкины.

Так вот, про тезку моего. Затащили его на глубину и утопили. Просто так, ради забавы. Я поэтому вместе со всеми купаться на Цну не ходил – боялся. Ходил один, рано утром, пока никого нет – плавать учился. Потихоньку, у берега, по-собачьи – так сам и поплыл.

Ну вот, поступил я в суворовское. Там сразу определили, у кого какие склонности, у меня хороший слух обнаружился, и мне было предписано заниматься музыкой.

Все ребята во дворе в футбол гоняют в свободное время, а я за пианино сиди – тына-тына. Тоска. И не забалуешь – офицер-педагог рядом, задания дает, пальцы ставит. Так я промучился кое-как с музыкой несколько лет, а потом поехал к сестре Кате на каникулы в Москву. Катя училась в МГУ на журфаке и жила в общежитии. Москва меня, конечно, ошеломила – большие дома, широкие улицы, много людей. Но главное мое потрясение было впереди.