Михаил Папсуев: Там, где вызывали огонь на себя. Повести и рассказы

После ШЕСТВИЯ собрали снедь, какая была. Появилась и самогонка. Началось пиршество, КОТОРОЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ ВСЕНАРОДНЫМ ПЛАЧЕМ.

Оказывается плач – дело общественное, коллективное. А плакать было по чём и о ком. За столами сидели в подавляющем большинстве – вдовы.

Не знаю, сколько сотен погибло моих односельчан, село большое, но только в той четверти села, где жил я, это домов 70, погибли на фронте: мой отец Дмитрий Папсуев, Пётр Грущилин, Иван Сычёв, Ермолай Папсуев с сыном, Захар Бруев, ветеринар Синицын, Яков Казаков с сыновьями Николаем и Дмитрием, Тихон Василенков, Семён Переходкин, Павел Морозов, Кузьма Сычёв, учитель Дмитрий Папсуев, учитель Василий Переходкин, Пётр Бояринов, Иван Качура и многие другие.

Расстреляны оккупантами: Фёдор Казаков, Степан Надвинов, Филипп Салякин, Фёдор Папсуев, Иван Никонов, фельдшер Лалэко Фёдор Трофимович, староста Горбачёв Прохор Андреевич, Лаврентий и Василий Папсуевы и многие другие.

9 Мая 1945 года ещё не было известно, кто живой из молодёжи, угнанной в Германию. Это Василий Багаутин, Иван Горбунов, Алексей Казаков, Иван Чиганов, Алексей Папсуев, Владимир Старостин, Анна Переходкина, Анастасия Горбачёва, надежда Надвикова.

Вернулись домой искалеченными Иван Казаков, Егор Фомченков, Сергей Поляринов, Николай Никонов, Владимир Салякин, Пётр Чиганов, Иван Папсуев, Анатолий Лалэко, Михаил Чуенков и многие другие.

Всех назвать не могу. Не знаю. Село было большое. Для скорби хватит и названных…

В соседних сёлах было покалечено много подростков найденными ими же взрывчатыми веществами. Пацаны нашего села обошлись малой кровью. Два пальца в руке покалечило Николаю Папсуеву, после взрыва капсуля от РГД перестал видеть правый глаз у Николая Лобанова. А взрывом немецкой гранаты – «лимонки» оторвало кисть правой руки Кате Миренковой. Найдя «лимонку», девочки – подростки пытались приспособить её под коптилку, чтобы удобней было плести кружева…

В 1947 году была проведена первая послевоенная денежная реформа. Деньги меняли так – у кого они лежали в сберкассе, меняли один к одному, у кого деньги были «в чулке», меняли 1:10.

Вообще – то, денег на селе и не было. После денежной реформы были отменены карточки. Но дефицитные товары (кроме хомутов, соли и керосина), продавали только сельской интеллигенции – учителям, медикам, агрономам, ветеринарам, милиции.

Неимоверно тяжёлыми были сельские налоги. При наличии коровы крестьянин должен был сдать государству 380 литров молока с жирностью 3,9%. Если жирность меньше – молока надо сдавать больше. Нужно было сдать определённое количество яиц и овечьей шерсти независимо от того, есть у тебя куры и овцы, или их нет.

Не помню сколько, но много нужно было сдавать мяса в живом весе. Две – три вдовы выращивали телка, и сдавали его государству за 2 – 3 двора. Платили так же налог за яблони и пчелиные ульи в саду. Некоторые мужчины, пришедшие с войны при орденах, обозлившись, вырубали яблони и заливали водой пчелиные ульи. Но в общем народ понимал, что после такой войны, такой разрухи после оккупации, благоденствие быстро наступить не могло.

…В школу мы по – прежнему ходили в лаптях и в сермяжной одежде. До войны в нашей деревенской школе было 9 классов. В учебном году 1941 – 1942 г. у неё должна была быть десятилетка. Но началась война.

В 1950 – 1953 годах, в 8, 9 и 10 классы я ходил в школу за 15 километров от дома. В этой школе учились ребята из трёх районов – Рославльского, Ершичского и Дубровского, двух областей – Смоленской и Брянской. В школе было место, где можно было переночевать с кроватью и матрацем. Мы брали у кого что было из еды, и в понедельник шли в школу. Находились там, пока было что покушать. Столовых – никаких. Купить еду в магазине было не на что, так как денег у нас не было.

Да, кроме этого нужно было заплатить за учёбу в школе 150 рублей. Я не платил – потому, что у меня отец погиб на фронте.

Холодильников никаких в школе не было. Поэтому принесённое из дому молоко на второй день скисалось, и варить его с какой – нибудь крупой уже было нельзя.

Наши матери для нас придумали универсальную еду – крахмал разводился до тестообразного состояния. Из него на сковородке пекли блин, который ножницами резался на лапшу. Лапша сушилась, и могла храниться сколько угодно. Эта лапша была красива и вкусна, сваренная с молоком. А оно уже скислось… Тогда варили лапшу на воде, в необливном чугунке. Посуды ведь тоже не было. Иногда в лапшу, если было, бросали что – нибудь мясное, например кусочек куриного окорочка. Но в такой посудине лапша всё равно получалась цвета кирзового сапога;