Владимир Мукусев - Черная папка. История одного журналистского расследования

Ему не хотелось, чтоб мне было стыдно. Но, Господи помилуй, разве ж можно было избежать этого оглушающего, отупляющего чувства стыда, глядя потом ему в удаляющуюся спину глазами благополучного и не нюхавшего пороху столичного телевизионного мальчика! «Почему у него такая походка?» – «А ты не понял? У него же обеих ног нет. Протезы. Не привык еще…».

Вот в этот момент и пришло четкое осознание: больше так продолжаться не может. Вернувшись в родное Останкино, я пришел с этим к Эдуарду Сагалаеву, который руководил тогда Главной редакцией программ для молодежи нашего телевидения и был моим непосредственным начальником. Сказал ему, что не могу больше разговаривать с людьми, не зная, как они там воюют и за что получают свои ордена. Мне надо самому – узнать, почувствовать, увидеть… Пройти по тем же самым дорогам, вдохнуть того самого воздуха. Воздуха войны, опасности. В ответ я получил малообнадеживающее, но вполне честное: «Тут я тебе не помощник. Это сложно, даже очень. Если хочешь – иди к Лапину. Поговори с ним».

А надо заметить, что в ту пору услышать слова «иди к Лапину», всесильному Председателю Госкомитета по телевидению и радиовещанию, означало примерно то же, что сегодня получить совет: «Зайди с этим к Путину, посоветуйся…». Звучит так же нереально и даже абсурдно. Вдобавок в то время по Останкину ходили легенды (а может, это была и правда), что к Лапину не то, что простому журналисту, но высокому теленачальнику можно войти с полной уверенностью в себе, а выйти без служебного удостоверения… Случалось это с теми, кто осмеливался «говорить ему глупости»; легко могло произойти и со мной. И все-таки решение мое было твердым – пойду. А там уж будь что будет.

Впервые появившись в высокой приемной, я задал, как выяснилось в тот же миг, совершенно идиотский вопрос:

– А можно к Сергею Георгиевичу?

Его секретарша только коротко улыбнулась в ответ:

– Вы, простите, кто?

Я объяснил. И добавил:

– Я бы хотел в Афганистан. В командировку.

– Я запишу Вас на личный прием. А уж что Вы там хотите – этого я, будем считать, не слышала.

Достойная оказалась дама. Вздумай она меня послушаться и обозначить Афганистан преимущественной темой встречи – не видать бы мне приема, как своих ушей.

Однако получить аудиенцию оказалось проще, чем я думал. В назначенный день я вошел в кабинет к Лапину и увидел человека, спокойного, сдержанного и хмурого, который, не подав руки, предложил мне сесть и неторопливо придвинул к себе лист бумаги. Неужели будет все записывать?.. А он принялся рисовать какие-то палочки, соединяя их в треугольники и квадраты, не поднимая на меня глаз, и, видимо, молча ожидая, что я скажу. Игра в молчанку затягивалась, вот уж и отведенное мне время вот-вот истечет, а хозяин кабинета все погружен в свое рисовальное занятие. И тогда я, больше не дожидаясь от него вопросов, принялся сам рассказывать о том, что со мной было: про Кремль, про съезд комсомола, про парня без ног и орден на его груди. Вот уж все и сказано, даже дважды, а Лапин все молчит. Наконец, он поднял на меня глаза и спросил:

– И что вы хотите?

– Я считаю необходимой мою командировку в Афганистан. Я должен туда ехать, чтобы я мог…

– А Вы член нашей партии?

– Нет.

– Так что же Вы ко мне пришли?

Резким движением порвал разрисованную палочками и черточками на клочки бумагу и недоуменно взглянул на меня, будто только что увидел. Мне оставалось одно: попрощаться и выйти из кабинета.

Сагалаев, которому я рассказал о результатах встречи, только пожал плечами: «Ну, значит, надо вступать». Для того, чтобы добиться моей цели, следовало стать хотя бы кандидатом в члены КПСС; не без проблем (на Гостелерадио, как и везде, тогда на вступление в партию существовала очередь), но уже через год я им все-таки стал. Не знаю, для всех ли это было так, но для меня в ту пору вступление в партию казалось вопросом не карьеристских, а карьерных соображений. Партийный билет воспринимался мной – и не мной одним, конечно, – как пропуск в иные профессиональные дали, на новые рубежи; это была своего рода волшебная палочка, раздвигающая горизонты. И если для того, чтобы стать полноценным журналистом, имеющим доступ в разные сферы жизни, получающим возможность работать там, где другим «не положено», то есть за границей, нужно было получить партбилет, – для меня вопросов не стояло: его получать надо.

Так через год с небольшим я получил формальный повод снова записаться на прием к Лапину. Та же приемная, знакомая женщина-секретарь и вот он, наконец, – заветный кабинет. Его хозяин смотрел на меня так, будто видел впервые.