Георгий Демидов - За что?

В 1933 году — новый арест. Яков Браун приговорен к высылке из столицы. «9.8.1933 под конвоем привезен в Самару… Самара встретила голодом Поволжья, изматывающей малярией, безработицей, нуждой… Работа (путь ее — от экономиста пивоваренного комбината до преподавателя литературы в учебном комбинате 106-го артиллерийского полка, зав. литчастью Самарского драматического театра)… Снова много писал. На положении ссыльного. Не печатали. Работал в стол, вернее, в ящик».

Но вот кончился срок ссылки. Казалось, все теперь наладится, впереди замаячила надежда. Именно тогда его и взяли. «Мне было 9 лет, — пишет С. Я. Рязанова. — Но я очень хорошо помню 9 февраля. Утро не предвещало катастрофы. Отец подшучивал надо мной, второклассницей, поцеловал, прощаясь (никто из нас и не предполагал, что это навсегда)». Тогда-то и забрали при обыске ящик, в который он складывал рукописи, будучи в ссылке. А 17 декабря 1937 года Яков Браун был расстрелян.

Долгое время семья об этом не знала.

«Слабая, но все-таки надежда жила в нас, — вспоминает дочь. — Мы всегда его ждали, любили, верили. А он даже Оттуда сумел пару раз ободрить нас: два письма, полных уверений, что скоро будем вместе, просил “Шахматный вестник” для него покупать… Ни на какие запросы мамы ответа не было. Не было, и когда кончились война и “десять лет без права переписки”. Была реабилитация. В оттепель 1956 года. С датой смерти все оставалось туманным».

Лишь в 1990 году дочери удалось добиться доступа к материалам следственного дела. Браун был обвинен в руководстве подпольной террористической организацией (по делу проходили 16 человек) и связи с заграницей. Среди тех, кто вел дело, — следователь Филиппов, который в 1940 году был осужден за незаконные методы ведения следствия и фальсификацию дел. В реабилитационной части дела Якова Брауна говорится: «Показания обвиняемых крайне противоречивы, записаны явно тенденциозно, явно фантастические планы террористических актов».

Виновным себя Браун так и не признал (можно себе представить, чего это стоило!), в мае 1937 года в знак протеста против выдвинутых обвинений объявлял голодовку, но — постановлением «тройки» УНКВД по Куйбышевской области от 7.12.1937, подписанным секретарем «тройки» Вознесенским, был приговорен к высшей мере. Приговор приведен в исполнение через десять дней.

Итак, два тетрадных листочка — последнее из дошедшего до нас, если не считать писем из тюрьмы. Мы выбрали рассказ «Глаза» еще и потому, что он раскрывает совершенно не известную пока сторону дарования Якова Брауна — его талант прозаика. Еще ждет своего часа никогда не издававшийся роман «Старики». Вторую авторскую редакцию повести «Шахматы» под названием «Гамбит дьявола», также не увидевшую свет, — вещь сильную, страстную, философски глубокую, — мы тоже включили в наш сборник (обе рукописи обнаружены недавно в ЦГАЛИ). Но начнем знакомство с прозой Я. Брауна с чудом выжившего маленького, но очень емкого рассказика. Вглядимся в ГЛАЗА — человека, художника, времени.

О. Сушкова

Я их не видел, но ведь они и сами себя не видели. Правда от этого не перестала быть правдой.

Рассказывала жена. Нет, она не рассказывала: она прибежала пунцовая, потрясенная, слова взволнованно путались, слова налетали на слова, но их не хватало, и руки рассекали воздух, как у неопытного пловца.

Было это в выходной день, июльский, смеющийся солнечными зайчиками выходной день.

Она их видела, но, кажется, видела туманно, потому что глаза ее были слишком широко раскрыты, и были к тому же влажны глаза ее.

Руки тщетно помогали ее словам и бессильно падали на колени. Они отчаялись, руки: они не могли помочь языку.

— Они… они идут, — говорила жена. — Они в белых платочках. Все праздничные. Все торжественные. По десять в ряд, взявшись за руки. Остановились трамваи. Все расступились. Автомобили как примерзли… Слышишь трубы? Ты разве слышал когда-нибудь такую веселую музыку?

Я и впрямь не слышал. Трубы, трубы, играющие золотом трубы плясали, танцевали в воздухе. Нет, я не слышал еще никогда такой детски радостной музыки. Трубы, надув свои медные щеки, заливались бравурным, раскатистым смехом. Солнечные зайчики прыгали из труб и щекотали уши, глаза и щеки. И еще, еще какой-то влажный, тихий, влюбленный звук, совсем тонкий, совсем девический, совсем наивный, взлетал и рассыпался фонтаном певучих брызг в изумленных ушах человеческих…