Вальтер Скотт - Анна Гейерштейн. Или Дева Тумана

Обе представительницы прекрасного пола были посажены на ослиц, которые едва поспевали за навьюченными поклажей мулами; и можно было бы предположить, что ни у кого не возникнет подозрений, если Артур Филиппсон из признательности за услуги, оказанные ему этой прекрасной девушкой, сочтет возможным предложить в пути ей помощь или отвлечет ее беседой от утомительной дороги. Но он не осмелился даже надеяться на это, ибо галантность по отношению к дамам, видимо, не допускалась обычаями этой страны, так как ни один из ее двоюродных братьев, и даже Рудольф Доннерхугель, который до сих пор не упускал ни единого случая угодить своей прелестной родственнице, не пытался приблизиться к дамам. К тому же Артур был довольно рассудителен, чтобы понять – поддайся он своим чувствам и желаниям, побуждающим его подъехать к девушке, он прогневит отца, а также, вероятно, и ландмана, гостеприимством которого они воспользовались и под охраной которого теперь пребывали в безопасности.

Поэтому молодой англичанин принимал участие в потехах прочих молодых людей, разрешая себе оказывать красавице так часто знаки учтивости, как то дозволяли короткие остановки на отдых, и лишь те из них, которые не могли удостоиться осуждающего взгляда или порицания стариков. Доказав на примере свое искусство охотника, он иногда позволял себе, даже тогда, когда другие гонялись за дичью, поодаль от дороги, на которой мог видеть серое пятно развевающегося покрывала Анны Гейерштейн, угадывая под ним своим воображением ее фигуру. Такое пренебрежение к охоте, как иным могло показаться, не было осуждено его спутниками, так как они полагали, что охота не представляла для Артура никакого интереса лишенная благородной добычи; но когда целью становились медведь или какой-нибудь крупный зверь, то ничье копье, кинжал или стрела, даже самого Рудольфа Доннерхугеля, не были столь молниеносны и точны, как оружие англичанина.

Тем временем иные мысли, гораздо более серьезные, одолевали старого Филиппсона – человека, как верно уже догадался читатель, занимающего вовсе не то положение в обществе, какое выказывал. Охотничий задор молодых, казалось, пробудил в нем воспоминания о собственной юности. Лай собак, многократно отзывающийся эхом в диких горах и темных лесах, через которые проезжали путешественники; резвость молодых охотников, преследующих дичь и загоняющих ее в засады по утесам и кромкам пропастей, представлявшихся непроходимыми для человека; крики: «Ату!» и звуки рога, перелетавшие с горы на гору, – все это почти искусило его принять участие в развлечении, которое наравне с войной, на большей части Европы почиталось за важнейшее человеческое занятие. Но, подавив в себе это стремление, он обратил свое внимание на изучение нравов людей, с коими путешествовал.

Все они представлялись ему такими же простоватыми и прямыми людьми, как и Арнольд Бидерман, хотя ни один из них не мог сравниться с ним возвышенным образом мыслей и прозорливостью. О политике и собственной стране они говорили во весь голос, ничуть не таясь, хотя, помимо Рудольфа, прочим молодым людям запрещалось присутствовать на совете старейшин (не потому, что украшенные сединами не могут выболтать государственных секретов, но для того, чтобы это редкостное исключение из правил лишь подчеркивало само правило – уважение к старости). В присутствии англичанина они свободно рассуждали о притязаниях герцога бургундского, о средствах обращенных на поддержание независимости их страны, и о решимости Швейцарского Союза скорее лечь костьми, чем претерпеть какую-то обиду. И хотя в иных вопросах их взгляды представлялись благоразумными и умеренными, бернский знаменосец и чванливый золотурнский бюргер, чаще обсуждали возможные выгоды будущих побед, в отличие от осуждающего их ландмана Унтервальдена и почтенного Никола Бонштетена, целиком разделявшего мнение своего товарища.

Но чем бы не начиналась беседа, она обязательно перетекала совсем в иное русло – менее привлекательное для их попутчика. В разговоры о погоде, урожаях последних лет, об уходе за садами и нивами, хотя и чрезвычайно интересные обитателям гор, Филиппсону удовольствия не доставлявшие; и даже несмотря на то, что минхер 91 91 Минхер – господин, сударь, обращение без дворянского титула (голланд.). Циммерман из Золотурна горел желанием, уважая всякую-то торговлю и товары, разговорить англичанина, который много странствовал и не боялся пересекать моря и дальние земли, купец, торгующий ювелирными изделиями, вовсе не интересовался делами швейцарца, чей торг не простирался далее соседних земель Бургундии и Германии, и чьи товары состояли из грубого сукна, фланели, выделанных кож, шерсти и прочих бесхитростных изделий.