Вальтер Скотт - Анна Гейерштейн. Или Дева Тумана

Его удары высекали искры из камней, и неизвестно чем бы все закончилось, если бы не громогласный повелевающий глас, перекрывший лязг мечей и грохот водопада, не раздался вдруг: «Ради вас самих, остановитесь!»

Поединщики вмиг опустили мечи, возможно, не очень жалея о прекращении боя, который иначе мог окончиться чьей-либо смертью. Они оглянулись, и увидели спешащего к ним ландмана, с гневными очами под грозным челом, и старшего Филиппсона с ним.

– Как! – вскричал он. – Гости Арнольда Бидермана грызутся ровно волки, позоря его дом?! Утратив образ божий?! Страх Господний?! Небрегая спасением душ?!

– Артур! – вскричал старый Филиппсон. – Что за безумие? Или долг тебе не в честь и слишком легок, что ты для ссор и потасовок находишь время?

Молодые люди, бой которых только-только был прерван, стояли, опершись на мечи, недобро сверкая друг на друга глазами, еще не остывши от схватки.

– Рудольф Доннерхугель, – приказал ландман, – отдай мне свой меч, как владыке этих владений, старшему родичу и главе кантона!

– В вашей власти, – отвечал Рудольф, с покорностью отдавая Арнольду Бидерману свой двуручный меч, – приказывать в здешних горах обнажить меч или класть его в ножны.

– Клянусь честью! – воскликнул Бидерман. – Это меч Стефана, который снискал ему славу при Земпахе, когда дед твой бился рядом с Винкельридом. Позор! И вы, юноша!.. – ландман обратился к Артуру, но Филиппсон опередил его:

– Сын мой, вручи меч свой господину ландману.

– Как прикажете, сэр, – отвечал молодой англичанин, – но со своей стороны я считаю нашу ссору оконченной. Этот джентльмен пригласил меня сюда, чтобы испытать мое мужество, которое у него вызывало сомнение. Полагаю, теперь он убедился в обратном. Я же, отдавая должное его силе и искусству владения мечом, признаю, что все могло окончиться и хуже…

– Хуже для меня, – перебил его Рудольф. – Зеленый рукав мой, знак симпатии к лесным кантонам, поалел так, будто его красил какой-нибудь красильщик из Ипра или Гента 86 86 Фландрские города. . Но я искренне прощаю чужестранцу то, что он испортил мое платье и преподал мне урок, который мне не забыть. Если бы все англичане были так храбры, как ваш гость, дядюшка, то Бушитольцский холм вдвое был бы ниже.

– Рудольф, – сказал ландман, с бровей которого от слов племянника упали тучи и, наконец, разгладилось чело, – ты ветрен и горяч, но я всегда верил в твое доброе сердце. А вы, мой юный гость, можете поверить старику: если швейцарец сказал, что ссоре конец, то так оно и есть. Мы не сарацины какие, кои месть растят в себе, как чадо. Пожмите ж руки друг другу, дети мои, и позабудется глупая ссора.

– Вот моя рука, чужестранец! – сказал Доннерхугель. – Ты преподал мне урок фехтования, и после завтрака, коль ты согласен, я расплачусь с тобой хитростями охоты в наших лесах. Когда ноги твои станут так же крепки, как руки, не много найдется желающих соперничать с тобой.

Артур с открытой душой и с жаром юного чистого сердца с готовностью откликнулся на это предложение, и еще до возвращения в дом ландмана молодые люди обсудили предстоящую прогулку в лес с таким дружелюбием, как будто никакого раздора между ними не бывало вовсе.

– Я всегда готов простить безрассудство молодых, – сказал ландман вполголоса отцу Артура, наблюдающему краем глаза за юношами, – если рассудок в конце концов побеждает, и в сердце не остается зла.

– Однако эти молодцы натворили бы лиха, почтенный хозяин, – сказал Филиппсон, – не проведай вы об их глупости. И как вам только удалось узнать об их сговоре?

– Мне помог добрый ангел, – улыбнулся Арнольд Бидерман, – моего семейства. Я разумею мою племянницу Анну. Она заметила, как обменялись перчатками эти сорванцы, и слышала их слова: «Гейерштейн» и «на восходе». О, сударь, Анна слишком умна, чтобы не понять, что эти слова означают. Моих сыновей бог наградил силой, но, верно, позабыл вложить в их головы толику ума.

– Мне показалось, друг мой, что ваш, и мой отныне ангел, мелькнул крылами вон за той грядой, – сказал с улыбкой Филиппсон. – Думаю, что он слишком застенчив.

– Да, – ответил ландман, – но любопытен, как все дети. Однако, ручаюсь, что судьба этих олухов ее тревожит не менее нашего, и только стыд мешает ей свою тревогу обнаружить.

– Подозреваю, что так, – согласился англичанин, и добавил: – Было бы неблагодарностью с моей стороны не наградить добрую деву, которой я многим обязан?