Безотчетно кинувшись на выручку, он не успел подумать о том, что будет дальше. Как поступить ему с оставшимся в живых степняком?
Отпустить на все четыре стороны? Но тогда тот начнет мстить за эту нанесенную ему обиду. Степь она только с виду кажется большой, и не всегда можно в ней затеряться. А особенно им, лесным охотникам.
Убить? Не совсем честно по отношению к безоружному человеку и к тому же связанному. Устроить честный поединок?
Но к чему ему самому второй раз снова испытывать свою судьбу, которая была к нему в первый раз столь благосклонна?
А если на этот раз Небесные Боги возьмут и отвернутся от него, неблагодарного, сильно и всерьез рассердившись за его бестолковость и неумение правильно распорядиться их расположением?
Но больше всего его волновал вопрос о том, что ему потом делать с девчонкой. Если посудить, то он добыл ее в честном бою, а потому она сейчас всецело должна принадлежать ему. Правда, она еще пока мала, но скоро может стать ему второй женой. Но, с другой стороны, издалека заметно, что эта чужестранка родом из богатой семьи, в хозяйстве будет бесполезной обузой. И это не самое главное. А если везли ее какому-то хану, и ее начнут везде искать? И если найдут у него, что он ответит?
Не сумев толком ответить ни на один свой вопрос, охотник решил начать с обычного и традиционного для монголов приветствия, чтобы продемонстрировать свою доброжелательность и расположение.
– Ы-ы-ы! – неловко ткнувшись головой вперед, он неожиданно для Баргуджин-гоа облизал шершавым языком почти всю ее щеку.
Поняв его по-своему и неправильно истолковав, она зажмурила глаза и, решив, что пусть уж случится то, что и должно было рано или поздно произойти, она и сама потянулась губами к мужскому рту. Насмерть напуганная всем уже случившимся с нею, девушка решила, что своим покорным поведением она сможет задобрить лесного охотника…
– Я стану твоей частью, – прошептала она, – только защити меня.
Уразумев, что прямо на его глазах совершится то, к чему он сам так стремился и чего так добивался, пойдя на тяжкий грех предательства и убийства своего верного товарища, но чему сбыться уже никогда не суждено, Тикбул, словно дикий зверь, разинув пасть, взвыл по-волчьи. По его скулам потекли, оставляя грязные следы, жгучие слезы обиды…
Покрасневший от натуги, солнечный диск опустился за далекими урманами в поджидавшую его там лодку и в ней отправился дальше.
Высвободившись из-под тяжелой мужской руки, девушка вздохнула, смахнула с реснички влажную капельку, свидетельницу испытанной ею боли, чувствуя ее остатки, легонько ступая, направилась к воде.
Прохлада остудила жжение и притупила все мысли. Уйдя с головой под воду, дева попыталась сбросить с себя все то, что случилось с нею до этого. Хотела смыть с себя всю грязь и начать свою жизнь сызнова.
Не знает она и не догадывается, что ожидало бы ее впереди, продай ее эти два степняка тому, к кому они ее везли. Но, кажется, лесной охотник из рода и племени хороших людей…
Дикарь поступил с ней чуточку, если можно так назвать, грубовато, но она сама же, по сути, предложила ему себя. Может, он сам этого и не сильно желал. Не сразу она заприметила его нерешительность и даже какую-то благоговейную боязнь притронуться к ее телу. И не его вина, что он просто не умеет по-иному обращаться с женщинами.
Но та боль, испытанная ею, пройдет, так бывает только поначалу, а потом все встанет на свое место. Об этом по особому секрету рассказала старшая сестра. Когда как-то приехала со своим мужем погостить…
– Ы-ы-ы… – чувствуя в своем теле приятную истому и разлившуюся удовлетворенную насыщенность, охотник проводил обнаженную деву не перестающим восхищаться восторженным взглядом, сомкнул веки и незаметно для самого себя крепко уснул.
Не расслышал он, как легкие шаги приблизились к нему, неровное дыхание задержалось возле его груди и тихо удалилось…
Крепко связанный по рукам и ногам степняк, устав бороться со сжигающими его чувствами, лежал, уткнув лицо в траву, не замечая того, как крупный голыш с болью вдавливался в его левую щеку.
Но чем была эта боль по сравнению с тем, что с ним произошло?! Где-то промелькнуло что-то отдаленно похожее на раскаяние, отчасти сходное с запоздалым сожалением о том, что он вероломно поднял руку на своего старшего товарища. Вот Злые Духи и прогневались на него.
А был бы жив Телсез, вряд ли бы охотник посмел напасть на них двоих. Он сам себе опрометчиво и вырыл яму. Всему вина его черная завистливость и нежелание слушать чужих советов.
Читать дальше