Александр Бабчинецкий - Иван III. Новгородское противление. Роман

– Самым разумным в нашем положении будет заключение достойного мира с ханом Ибрагимом, а тем временем следует заниматься укреплением государства, – снова заговорил Питирим – Лишь объединением всех ратных и прочих сил Тверской,

Псковской, Вятской и Новгородской земель Москва сможет добиться безусловного перевеса в борьбе не токмо с Казанью, но и с другими внешними врагами.

Великий князь незамедлительно вернулся в свои покои, предварительно приказав не допускать к нему никого, даже родную мать. Хотелось в тиши одиночества обмозговать весьма ценное предложение архимандрита, естественно, обдуманное самой жизненной необходимостью, ибо исключительно она способна на осторожные шаги и даже безрассудные поступки.

Сидя в молчаливом помещении, снова представил себе все возможности, которыми располагал для государственных раздумий. А оные требовали досконального проникновения в тему.

Несомненно, что переговоры с Ибрагимом могли пройти более успешно в условиях присутствия огромного войска в Нижнем Новгороде, вблизи самой границы с Казанью, в то время как отряды «охотников» как бы сами по себе, без дозволения великого князя, грабили северные и западные окраины ханских владений. К переговорам Иван надумал привлечь неизвестную по имени красавицу, татарскую «царицу» – жену состоявшего на московской службе хана Касима и мать сидевшего в Казани хана Ибрагима 16 16 Возможно, оная была женой Касима до его бегства на Русь, после чего перешла как добыча к брату Касима Махмутеку и стала матерью его сына Ибрагима. .

Пребывание Аврамьева в Муроме затянулось до глубокой осени. Она пришла с сильными ветрами и промозглой погодой. Лишь иногда пасмурное небо прояснялось, освобождая постепенно холодеющее солнце, но только лишь для того, чтобы приближающаяся зима по утрам показывала свою усиливающуюся власть на замёрших лужах и повсеместно белом налёте инея. Вся природа уже готовилась к длительному отдыху в долгой зимней спячке. Но с приходом весенних солнечных дней должна была возобновить свою плодотворную деятельность.

Ранним ноябрьским утром, когда солнце оторвалось от дальней лесной кромки, Андрей уже стоял на широком воеводском дворе рядом со своим «татарином», как он назвал обретённого коня. Князь Холмский лично провожал своего спасителя вместе со слугами и прочими людьми. Данила Дмитриевич с заботливой ласковостью продолжал разглядывать открытое лицо Андрея. Что-то готово было сорваться с языка хозяина подворья, но пока не созрело.

Вот уже закончена закладка и привязка провианта в перемётные сумы. Молодой жеребец в нетерпении прядал ушами и перебирал ногами. Застоялся он в тёплом стойле с полными яслями сладкого овса да ароматного сена. И теперь косил глазом на спокойного седока, который явно не спешил вставлять в надёжные стремена свои ступни, обутые в новые добротные сапоги.

– Удачной тебе дороги, новгородец, – промолвил Холмский. – Может, провожатого тебе хоть на время…

– Не стоит, княже, – почти с нежностью прервал Андрей последнее старание Данилы Дмитриевича. – Местность та мне давно знакомая. Так что, думается, недельки через две окажусь в Новегороде. Спасибо за лечение да выхаживание. Теперь со свежими силами мне все пути нипочём.

С этими словами бывший ушкуйник как бы незаметно для других и ради самоуспокоения поправил на поясе кинжал дамасской стали и лёгкую татарскую саблю. Внезапно подошедший Холмский привлёк Аврамьева к себе, приблизивши уста к его уху.

– В чёрной суме сыщется тебе холщёвый кошель с серебром, а в кожаном есть и золото, но то уже на крайний случай, особо из него не расплачивайся, а то не устережёшь.

– Ещё раз благодарю тебя, княже, за хлебосольство твоё доброе и излечение скорое. А за сим не обессудь за что и прощевай.

Андрей вскочил в седло своего «татарина» и быстро начал удаляться от ворот города. Он знал, что ему предстоит весьма долгий путь навстречу зиме и холодам, поэтому с доброй ухмылкой посматривал на лежавшее позади него тёплое платье, полушубок на овечьем меху, также и весьма удобный для головы ордынский малахай.

Путник не старался подстёгивать своего коня. Тот словно сам шёл нужной рысью, ибо иного старания от животного и не требовалось. Каждодневное преодоление восьмидесяти вёрст при нормальной тихой погоде приближало новгородца к необходимой цели. В перерывах между движением он останавливался на постоялых дворах, где его «татарин» за весьма умеренную плату получал добрую меру овса и отдых в тёплом стойле. А сам всадник в придорожной харчевне пользовался услугами её хозяина. Так продолжалось довольно долгое время. И везде виделось почти одно и то же. Разнообразие в этом внесли подмосковные постоялые дворы, вернее, находившиеся при них питейные заведения.