Аркадий Кудря - Правитель Аляски

Устанавливая на небольшой мачте парус, Тараканов видел, как Лана, взяв за руку сынишку, поднималась по тропе наверх. На полдороге она остановилась, оглянулась и, увидев, что муж провожает её взглядом, с улыбкой помахала рукой. Маленький Тим, как обезьянка, повторил жест матери.

— Ветер усиливается, — деловито сказал Кане. — Мы можем уйти далеко.

Парус уже поймал ветер, и лодка, буравя заострённым носом воду, ходко устремилась вперёд, догоняя других рыбаков, вышедших из залива ранее.

За год с небольшим, что Тараканов прожил на Кауаи после того, как решил остаться здесь с женой и сыном, он успел исколесить остров вдоль и поперёк. Ему стал хорошо знаком когда-то впервые пройденный путь через горы, из Ваимеа в Ханалеи, мимо начинавшихся в миле от устья реки причудливых ирригационных каналов и террас, построенных в незапамятные времена легендарными жителями острова — карликами менехуне, и по склону глубокого каньона, чьи камни, мхи и цветы отливают всеми цветами радуги — от прозрачно-синего до изумрудно-зелёного. Теперь он знал, что благозвучное имя Алакаи носит полузатопленный болотистый лес у основания высочайшей на острове горы, где почти непрерывно, днём и ночью, небо исторгает на землю сплошные потоки воды. Там, на окраине Алакаи, он повстречал как-то птицу оу с ярко-жёлтым оперением, высоко ценимую канаками за свой пышный убор. Близ долины Ханалеи, славящейся богатством и разнообразием цветов, обычным было встретить любящую питаться нектаром чёрную птицу мамо с длинным, изогнутым, как у орлов, клювом. Но более всего из пернатых обитателей острова он полюбил маленькую серую птичку елепаио, напоминавшую ему певческим искусством русского соловья.

Ему стало привычным просыпаться на заре под птичьи грели. Чуть позже в их песни вплеталась оживлённая трескотня пробудившейся и начавшей хлопотать по дому Ланы. Мельчайшие новости деревенской жизни: кто кого полюбил и кто кого разлюбил, кто кого побил, кто и где побывал, кто кого родил и так далее и тому подобное — служили для неё неиссякаемым источником простодушных комментариев, а затем к её весёлому щебетанью присоединялась столь же энергичная, хотя и не столь внятная болтовня продравшего глаза и сразу пробующего свои голосовые связки Тима. И тут уж всё внимание Ланы и вся её речевая энергия переключались на ненаглядного сынишку.

Счастливая семейная жизнь с оставленными в прошлом тревогами изменила Тараканова даже внешне. Лицо его помолодело, с него исчезла настороженность караулящего опасность разведчика незнакомых земель; напряжённый, словно взвешивающий меру своей ответственности взгляд сменился светлым взглядом человека, который знает, что в этой жизни ему ничто уже не грозит.

Их с Ланой дом и похож и не похож на другие дома в деревне. Помимо обычных плетёных корзин, куда Лана складывает свои вещи, в их хижине стоит кованый матросский сундук, подаренный в день свадьбы от имени компании доктором Шеффером. В нём хранится самое ценное — ружьё и цивильные вещи Тараканова, которые он бережёт до возвращения к соотечественникам да изредка надевает, когда удаётся отправиться с канаками в Гонолулу.

Сразу решив, что земледелец из него не получится, Тараканов предпочёл добывать средства к жизни охотой и рыбной ловлей. Он теперь с удовольствием поглощает экзотические блюда, которые готовит Лана из даров моря, — каракатиц и отварные щупальца осьминогов с приправой из кокосового масла. Он соорудил близ дома гавайскую земляную печь — иму, и отныне, принимая гостей, они с Ланой угощают их традиционным для сандвичан лакомством — изжаренной на горячих камнях, в оболочке из листьев пандануса, свиньёй, чьё нежное мясо пропитано соками ароматного дерева.

Соседи уважают эту семью, как уважают здесь всех людей, живущих в любви и согласии. И в других деревнях острова известно, что в Ваимеа поселился искусный русский охотник, и его часто зовут в горы, когда надо отстрелять диких свиней или коз. На досуге он любит мастерить для развлечения деревенских ребятишек затейливые дудочки и свистульки, а то и невиданных бумажных змеев. Когда он запускает в небо искусственных птиц, за ним толпами бегут в восторге все подростки деревни.

И мало кто знает, что временами сердцем этого добродушного русского овладевает печаль. Ему являются в тоскующей памяти снега, бескрайние долины, покрытые льдом реки, деревья, о которых здесь и не слышали, — кедр, лиственница, дуб. Ему вдруг страстно хочется услышать русскую речь. Он думает, что будет с ним дальше, как долго ещё он проживёт здесь, как воспримет Лана предложение уехать отсюда на далёкую, незнакомую ей землю. В такие минуты Тараканов с надеждой всматривается в подернутый дымкой горизонт: не покажется ли на нём корабль под русским флагом?