Борис Тумасов - И быть роду Рюриковичей

— Ныне не я, а он великий князь, ему и воз везти.

Ольга усмехнулась:

— Ты Олега с конём сравнил, да позабыл, что настанет день, когда сам в этот воз впряжёшься и потянешь как неук. Лучше к советам Олега прислушайся. Он ли тебе зла желает?

Однако и на сей раз Ольга понапрасну убеждала Игоря. А ведь на днях появился в Предславине великий князь, и был он озабочен, сказав: «Новые печенежские орды в степь вошли».

Подчас Ольга задумывалась: а по плечу ли Игорю великое княжение? Даже с Олегом поделилась своими сомнениями. А тот рассмеялся:

— Видела ли ты, Ольгица, как резвится жеребёнок? Вот и муж твой хоть уже и не стригунок, но и не конь добрый. Его час настанет, поверь мне...

И Ольга таким ответом была довольна, она благодарна великому князю: Олег, как настоящий мужчина, поступил великодушно по отношению к Игорю.

День обещал быть жарким. Утро началось тихое, на небе ни облачка. Смерд шагал по вспаханному полю и ровно разбрасывал семена. Он набирал из короба, висевшего на боку, горсть зерна, приговаривал:

— Уродись, ярица, крупна и добра.

Топчет смерд босыми ногами парящую землю, а за ним скачет воронье, выклёвывает семена. Остановится мужик, взмахнёт рукой, шикнет. Но птицы взлетают и снова падают на поле.

— Проклятая птица! — бранится смерд. — Где мне зерна на тебя набраться? Ровно тиун прожорливый.

И вздыхает, поругивая тяжкую долю мужицкую. Особенно трудна она у смерда Полянского и суличского. То хазары заявятся, то печенеги наскочат. Ограбят, и коли смерд в бега не ударится, не уйдёт в лес, то и в полон угонят. Свяжут попарно и поведут дорогами на невольничьи рынки Итиля и Херсонеса.

В обед присел смерд передохнуть, вынул из холщовой сумки ломоть хлеба, луковицу, кубышку с квасом. Наработался вдосталь, но едва за еду принялся, как раздался конский топот, гридень подъехал. С коня соскочил, спросил:

— Примешь ли ты меня, ратай, обеденное время скоротать?

— Доброму человеку завсегда рад.

Гридень засыпал в торбу пригоршни две овса, подвесил коню на голову, прежде разнуздав его. Потом достал из перемётной сумы хлеб, четвертушку сала, кусок мяса, разложил всё на траве.

— Ешь, ратай, а я пока твоего кваса попью. Тебя-то как звать-величать?

— Якимом.

— Тебя Якимом, а меня Ивашкой кличут. Сотник я великого князя киевского, а еду на заставу: сказывают, новые орды объявились. Слух есть, с Заволжья печенеги пришли.

— Не доведи, Перун, до греха! — испугался смерд. — Всю жизнь нас степь обижает. Что за напасть, скажи, сотник?

Сделав несколько глотков, Ивашка отставил кубышку, отёр губы тыльной стороной ладони:

— Не степь виновна, а кто в степи живёт. Ты вон хлеб сеешь, ночи не спишь, весь в заботах, а что печенег выращивает? Со скотом он тоже забот не ведает, скот у него и летом и зимой корм сам себе добывает. А зерно степняк у тебя, ратая, отнимет.

— То так.

Смерд, с горечью почесав затылок, принялся за еду.

Ивашка сызнова приложился к кубышке. Оторвался, сказал:

— Ты, Яким, печенега в набеге видел, а я у них в неволе побывал, натерпелся, едва ноги уволок. Печенег силу чует оттого, что мы порознь тянули. А почему Кучума одолели? Да потому, что князь Олег объединять князей начал. Будет одна Русь, и никакие ханы ей не страшны, и в степи печенегов достанем, ежели они нам угрожать станут.

— Помогай, Перун, великому князю, помогайте, боги.

Ивашка коня взнуздал, вскочил в седло:

— Сей хлеб, Яким, без хлеба, вами взращённого, Русь не Русь, а дружина княжья вас оборонит. А квасок твой ядрён, видать, хозяйка у тебя добра.

Где шагом, где рысью ехал Ивашка.

После Канева дорога, по которой Ивашка добирался до заставы, пустынна, редкий человек встретится. Чаще какой-нибудь ремесленник либо смерд на телеге протарахтит. А однажды сотник повстречал кудесника. В дальней поездке не одна мысль попетляла. Встреча с мужиком-сеятелем вспомнилась. Гридень его хоть и успокаивал, а самому было тревожно: большими ордами печенеги в степь вступили. Через каганат прошли: не удержали хазары. Послал его, Ивашку, великий князь на заставы узнать, не упёрлись ли печенеги правым крылом в лесостепь. Да чтоб старшие застав лазутчиков в степь высылали. У Олега дружины немалые, каждая в полторы-две тысячи гридней, а при надобности великий князь ополчение соберёт, отпор даст. Но хазарские и печенежские набеги страшны не своей численностью, а неожиданностью...

В пути Ивашка ночевал где придётся, а чаще всего в деревнях, где сумерки застанут. Как-то остановился в избе, прижавшейся к лесу. Изба как изба, разве что место мрачное, безлюдье, глухомань. На ветру шумит лес, переговаривается. Хозяйка одна, баба грузная, пучеглазая. Постелила гридню на лавке. Уморённый Ивашка заснул сразу, однако перед самым рассветом пробудился: шёпот почудился. Сел, насторожился. Так и есть, переговаривались двое. Один голос женский, его Ивашка узнал сразу — хозяйке принадлежал, другой — мужской. Хозяйка спросила: