Владимир Зима - Исток

На ипподром спешат в эту пору все — и последний подёнщик, для которого каждый удачный заезд представляется праздником его партии, и властительный государственный муж, надеющийся встретить в ложе для знати необходимых людей, с которыми здесь можно поговорить накоротке и без церемоний.

Если бы все эти люди так же стремились в храм на литургию!

Ленивый меняла и проворный водонос, лукавый царедворец и простодушный ремесленник, чиновник и мусорщик — все, все они стекаются на ипподром в надежде обрести желаемое, и, как правило, никто не испытывает разочарования.

Что же ищут они на ипподроме?

Людям необходимы герои.

Все жаждут видеть перед собой образцы.

Ради лицезрения чужого успеха и устремляются на ипподром все, от мала до велика.

Победителю ристаний щедро дарят любовь, но лишь для того, чтобы в скором будущем обрести иной объект для восхищения и почитания, а проигравшего подвергнуть насмешкам и презрению.

Ипподром выражает собой саму суть бытия.

Здесь за краткий миг создаются кумиры, здесь бывают низвергнуты вчерашние герои.

Впрочем, презрению могут быть подвергнуты не только ипподромные возничие. Ведь порой, в переломные исторические моменты, и самих василевсов народ избирает прямым волеизъявлением именно на столичном ипподроме...

Протиснувшись сквозь дурно пахнущую толпу простолюдинов на свою трибуну, Феофилакт не без труда разыскал домашнего раба, с раннего утра посланного на ипподром с поручением занять местечко получше.

Феофилакт уселся на прогретую тёплым осенним солнцем мраморную скамью, с достоинством огляделся, выискивая взглядом знакомых и уважительно раскланиваясь с каждым из них.

Да, в этот жаркий послеполуденный час на трибунах столичного ипподрома уже собрался «весь Город», за исключением, разумеется, женщин, а также священнослужителей, которым их сан не позволял явно присутствовать на греховных мирских забавах.

Впрочем, мало для кого являлось секретом, что из глубины тёмной ложи, помещавшейся вблизи императорской кафисмы, за ходом ристаний, за отчаянными скачками непременно наблюдал обрюзгший патриарх, мрачный подвижник Игнатий.

Разглядывая прибывающих на ипподром высокопоставленных вельмож, Феофилакт машинально отмечал, кто из придворных явился раньше, а кто позже, кто с кем первый поздоровался, кто кому какой поклон отвесил. От зоркого взгляда сановника не ускользнуло и то обстоятельство, что в кафисме, соседствующей с императорской, кесарь Варда появился вместе с молодой Евдокией, и на голове его красовалась богато украшенная драгоценными каменьями корона, точь-в-точь как императорская, только без навершного креста.

Томительно текли минуты, а императора всё не было.

В обстоятельствах выхода царствующих особ к подвластному народу мелочей не бывает, однако заметить отступления от церемониала способны далеко не все, а уж понять истинный смысл всего происходящего могут считанные единицы.

Всякий сановник, сведущий в придворных хитросплетениях, обязан подмечать всё, даже мельчайшие нарушения ритуала, дабы сделать соответствующие выводы и успеть приготовиться к переменам.

Не один год проведя на государственной службе, Феофилакт отдавал себе отчёт в том, что счастье улыбается только деятельным натурам, и то, что на взгляд несведущего могло показаться подарком слепой судьбы, на самом деле всегда являлось следствием тщательно спланированных и умело осуществлённых деяний рук человеческих. Феофилакт знал, как важно вовремя поклониться и вовремя отвернуться, вовремя выразить восхищение и проявить негодование, вовремя засвидетельствовать почтение...

Гордые — недолговечны. Лишь гибкое дерево может выстоять под напором сильного ветра. Тополь ломается, а вишня хотя и пригибается к земле, но рано или поздно выпрямляется и — расцветает.

По трибунам пронёсся шум приветственных возгласов, и толпа, собравшаяся на ипподроме, в едином порыве поднялась на ноги, приветствуя показавшегося в кафисме молодого императора Михаила.

В начале ристаний выпускались четыре колесницы с возничими в одеждах — голубого, зелёного, красного, белого цветов. Цвета эти связывали с временами года: весна, лето, осень, зима.

На трибунах по правую руку от императорской кафисмы помещались голубые, по левую руку — зелёные. Центр занимали приверженцы красных и белых.

Обычно устраивались двадцать четыре заезда, каждый по семь кругов.