Сухбат Афлатуни - Поклонение волхвов

Заночевал в театре, на прокуренном диване у вахтера, сил возвращаться на Люксембург не было.

Заметили, что Николай Кириллович часто упоминал в эти дни о самоубийстве. Причина тоже была понятна. Николай Кириллович был среди тех, кто поехал в аэропорт, когда отправляли гроб с Садыком. Все это власти попытались сделать тише, без публики, люди все равно пришли и стояли у решетки, к гробу их не пустили. Петр Третий вытащил альт, заиграл, прибежала тетка в форме, стала всех гнать.

Вечером, после концерта, помянули Садыка в кабинете у Хуршиды. Николай Кириллович сидел молча и не пил. Он вообще не пил всю эту неделю, хотя каждый вечер устраивались посиделки, чокались, спорили о музыке и расходились под утро.

Во второй половине дня в Музтеатре заволновались всерьез. Хуршида съездила за Давлатом. Давлат согласился немедленно ехать с ней на Люксембург: ему самому был нужен Триярский.

По дороге сообщил племяннице еще одну подробность: два дня назад он ездил с Николаем Кирилловичем в областную психиатрическую больницу, к Бежаку. Когда к ним вывели то, во что превратился Бежак, Николай Кириллович неожиданно опустился перед ним на колени и поцеловал ему руку. Потом Бежак и Триярский долго разговаривали, Давлат вышел покурить. Вернулся, услышав какие-то звуки. Рудольф Карлович пытался встать на колени перед Николаем Кирилловичем, а тот – поднять своего учителя с бетонного пола.

Когда уже въезжали на Люксембург, Давлат вспомнил еще про письмо из Ленинграда, которое получил Николай Кириллович. Письмо это Триярский достал из ящика, когда они вернулись от Бежака, и прочитал, пока поднимался. «Что-то случилось?» – спросил Давлат, испугавшись выражения лица Николая Кирилловича. «Нет, ничего, – отвечал Николай Кириллович. – Ничего. Все хорошо». Это «все хорошо» не понравилось Давлату особенно…

– С кем-то разговаривает, – хором доложили пожилые женщины, сидевшие на скамейке. Они уже успели организовать штаб наблюдения, а одна, самая активная, даже звонила в дверь Николая Кирилловича и спрашивала, не поможет ли соседушка со спичками. Николай Кириллович отвечал через дверь, что спичек у него нет.

– Разве может быть, чтобы у человека спичек не было? – возмущались женщины.

Давлат был уже наверху и звонил в дверь:

– Это я, я, Давлат!..

В это время в других местах города наблюдались странные вещи.

К кладбищенской церкви подъехал обшарпанный грузовичок. Из кабины выпрыгнула кошка.

Следом, пыхтя, спустилась женщина в грязном плаще.

– Василиска! – закричала она на кошку. – Ну, принимайте, летуны!

Это уже было сказано отцу Михаилу, выходившему из церкви.

Через несколько минут отец Михаил, пономарь и двое нищих вытаскивали из грузовика небольшой колокол.

– Осторожней, мужики! – командовала Валентина, уже снова с кошкой на плечах. – Левей, левей…

– Тяжелый! – кричал отец Михаил. – Это ж сколько ты лет, Валентина, на него пятаки собирала?

– А как овдовела, так и стала. Как мой в шахте погиб…

Кошка поднимала голову и принюхивалась к новым запахам.

– О еже благословити кампан сей, во славу святого имене Своего, небесным своим благословением… – Отец Михаил, уже в облачении, качал кадилом; вокруг набирался народ. – О еже гласом звенения его утолитися и утишитися всем ветром сильным, бурям же, громам и молниям, и всем вредным безведриям и злорастворенным воздухом…

Фелонь отца Михаила надувалась, края рясы трепетали, ладан то и дело вспыхивал огоньком; с чинар летели сухие листья.

– Благословляется и освящается кампан сей окроплением воды сея священная, – кропил отец Михаил колокол, обходя по кругу, – во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь!

К половине пятого «кампан» был поднят на руках на колокольню и опробован. Звук оказался что надо. Отец Михаил, не чувствуя спины, спустился со всеми вниз. Выпил ковш воды, помыл, потенькав умывальником, руки и лицо. Пригладил мокрой ладонью волосы, расчесал бороду и вышел на воздух. В церкви хлопотали женщины: домывались полы, проверялось масло в лампадках, украшался хризантемками и георгинами престольный образ. Отец Михаил распахнул руки и завел их с хрустом за спину. Достал из глубокого кармана часы.

Наконец подъехал рейсовый автобус, посыпались из него белые платочки. Некоторые повязывали платки на ходу, закалывали волосы, сжимая губами шпильки. Отец Михаил разглядел в толпе того, кого нетерпеливо ожидал. Давлат, в своей кепке, подбежал к отцу Михаилу и извинился.