Игорь Лощилов - Свержение ига

Москва в те годы горела часто и охотно. Однажды, когда занялось невдалеке отсюда, у Николы-старого, великий князь, спешно прискакавший на пожар, велел сносить все дома по Никольской улице. Привычные к такому делу дружинники живо раскатали десяток изб, а когда дошли до богатых хором, путь им преградила красивая девка Алёна — дочь незадолго перед этим помершего боярина Морозова. «Не дам живую храмину рушить!» — решительно крикнула она и чуть не с кулаками набросилась на великого князя — не признала его в чумазом, перепачканном сажей молодце. Дружинники со смехом оттащили прыткую девку, а Иван Васильевич пожалел бездомную сироту и велел отправить её на время в свой загородный дом. Вскоре Алёна из скромной приживалки сделалась хозяйкой этого дома. Молодой вдовец не баловал красавицу: в кремлёвских хоромах, под боком у митрополита, блуда не допускал, а часто ездить в загородный дом — к чёрту на кулички — государственные дела не позволяли. Ныне же, когда заканчивались переговоры о его женитьбе, великий князь решил отставить все дела и навестить Алёну.

Вот и Кулишки. Справа открылась церковь, поставленная прадедом Дмитрием Ивановичем в честь воинов, положивших головы на Куликовом поле. Службу здесь уже долгое время правил отец Паисий, бывший духовник великого князя Василия Тёмного, знающий Ивана со дня рождения. Верным слугой и добрым советчиком был Паисий для всей великокняжеской семьи, пережил с ней смуту великую, позор изгнания и ослепления государя московского. От него узнал Иван первые азы книжной премудрости и первые строки Священного Писания. Он же и последнюю услугу Иванову отцу оказал: закрыл его незрячие очи на смертном одре. С тех пор почти десять лет прошло, как поселился отец Паисий в этой церкви — память о доблестном прадеде Дмитрии Ивановиче беречь. Слаб стал старик Паисий в последнее время, и то сказать, девяносто годков стукнуло. Родился он в страшный год нашествия хана Тохтамыша, который после Куликовской битвы великий разор всей Москве учинил.

Иван Васильевич придержал коня и свернул к церкви, решив справиться о здоровье старца. У ворот встретил скорбной вестью чернец:

— Занемог отец Паисий. Три дня лежит не вставаючи и пред Сретением с Господом уже причастяше...

— Проводи к святому отцу! — приказал великий князь и проворно соскочил с коня.

Душный полумрак горницы был проколот пробивающимися сквозь закрытые ставни яркими солнечными иглами. В них мельтешили пылинки и слоились волны можжевелового дыма, поднимающиеся из большой жаровни. Когда великий князь разглядел ложе, на котором лежал старец, и подошёл под благословение, тот не смог даже поднять руку от слабости. Иван Васильевич сам приподнял эту лёгкую, иссохшую руку, каждую жилочку которой он помнил с детства, и припал к ней.

— Что же ты, отче, занедужил? Лечец тебе опытный надобен, враз пришлю.

— Поздно уж лечить меня, государь. Я как старая шуба: начни латать, а шерсть тут же осыплется. Да и не о том глаголити нам: последний раз, должно, видимся... Расскажи-ка лучше, как с Новым городом воевал, а то всякое несут... Вроде был ты лих на Шелони, да больно лют в полоне...

— Ишь ты, — усмехнулся Иван Васильевич, — уже и складницу удумали... Что ж, верно удумали. Четыре тыщи моих воинов вдесятеро больше новгородских лапотников на Шелони побили — то ли не лихость? А у пленённых списки с грамот нашли, какими отступники новгородские с королём Казимиром сношалися и просили заместо моего наместника пана латинского им ставити. Многие имена те списки открыли. Тем, кто в литовскую сторону глядел, мы головы отвернули. Тех, которые деньги на богопротивные дела не жалели, пограбили. Ну а кому неуютно было под московскою рукою, отчины лишили и в другие места определили на жительство. Люто? Так и в Писании сказано: всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и в огонь бросают. Если ж при рубке щепки случились, дак не без того: воевать — не молебен справлять, словами не обойдёшься...

— Понимаю твои заботы, государь, только обидно мне, что брат с братом дерутся и лютость проявляют, а враг обчий благоденствует, дани требует, гостей наших грабит и порубежные земли воюет. Аз мечтал, недостойный, победу русскую над агарянами, сыроядцами погаными узреть. Долга моя верста, да Бог не дал милости... Иване, сын мой любезный! Собери полки могучие, брось клич по всей земле русской — каждый на безбожного царя Ахмата пойдёт! Встань за честь земли русской, как прадед твой Дмитрий Иванович на поле Куликовом! Неужто царь Ахмат страшнее Мамая? Неужто сила наша ослабела?