Игорь Кабаретье - Кот с Монмартра. История давно минувших дней

Она была удивительно красива-настоящее лицо Богородицы кисти Рафаэля. В её больших черных глазах больше не было пламени, но они были открыты, и в них застыло выражение невыразимой боли. Она должна была ужасно страдать перед смертью.

– Это правда, что она выглядит неважно, – пробормотал кондуктор, – Что, она действительно умерла?

– Да, и прямо во время поездки! И вы этого не заметили? – воскликнул сотрудник транспортной компании, который присоединился к ним в это время.

– Нет, да и господин, который сидел рядом с ней, ничего не увидел. Она не падала… держалась на сиденье… только не дышала. Это странно… но это так.

– Внезапный прилив крови, может быть… или что-то сломалось в её груди.

– Я думаю, что её убили, – сказал смуглый художник.

– Убили! – машинально повторил кондуктор, – О! Нет, это невозможно, на ней нет ни одной капли крови.

– И потом, – добавил сотрудник компании, – если бы её кто-то убил в омнибусе, другие пассажиры бы это легко заметили… увидели.

– Ей от силы лет восемнадцать… Это максимум. В этом возрасте не умирают так внезапно, – сказал молодой человек.

– Вы доктор?

– Нет, но…

– Ну, тогда, вы знаете не больше нашего. И вместо того, чтобы бросаться такими фразами, вы должны пойти позвать полицейских. Мы не можем держать мёртвое тело на вокзале. А вот и полицейские… легки на помине.

Действительно, два стража порядка в это время заворачивали в их сторону с бульвара, двигаясь по тротуару размеренным шагом. Кондуктор позвал их, и они пошли к ним без особой спешки, потому что вряд ли подозревали, что дело того стоило. И когда они увидели, о чем шла речь, это их тоже не сильно взволновало. Они переговорили с кондуктором, и старший из них по званию вполне серьёзно сказал, что такие несчастные случаи здесь не редкость.

– Но этот месье утверждает, что её убили в омнибусе, – сказал мужчина в фуражке с гербом, на котором была пропечатана большая буква О, заглавная буква названия компании омнибусов.

– Я ничего не утверждаю, – ответил смуглолицый художник.– Я только сказал, что смерть её выглядит более чем необычно. Я весь рейс сидел перед этой бедной девушкой, и я…

– Тогда вас завтра вызовут в комиссариат полиции и вы расскажете там все, что вам известно по этому поводу. Назовите мне ваше имя.

– Поль Амьен. Я художник, и я живу в этом большом доме, который вы можете видеть отсюда.

– А… это тот, в котором живут только одни художники. Хорошо! Я его знаю.

– Кроме того, вот моя визитная карточка.

– Достаточно, месье. Комиссар выслушает вас завтра утром, но вы не вправе оставаться здесь. Мы обязаны закрыть станцию, и мой товарищ должен отправиться в участок, чтобы попросить прислать сюда людей с носилками. К счастью, это будет сделано быстро, поскольку зимой нет времени и возможности сидеть на террасе кафе на площади Пигаль, так что легко найти свободных служащих. Если бы мы оказались в такой ситуации летом, здесь бы уже в дверь ломилась целая толпа народу.

Этот старый солдат говорил так уверенно, что можно было не сомневаться, что у него уже имеется большой опыт подобных трагических событий, и Поль Амьен начал сомневаться в правильности своих собственных оценок.

Идея о том, что было совершено преступление, пришла к нему не понятно почему, и он вынужден был признать, что факты совершенно противоречат его утверждениям.

Тело девушки не имело никакого очевидного повреждения, а во время поездки он не видел ничего, что позволило бы ему предположить, что бедный ребёнок был ранен.

«Решительно, у меня слишком богатое воображение, – сказал он про себя, оставляя пассажирскую станцию, чтобы подчиниться мудрому запрету стража порядка. – Я вижу мистерию, тайну в этой истории, а ведь все могло быть гораздо прозаичней, чем я придумал себе. Какой – нибудь банальный случай, что сотнями происходят ежедневно. У этой девушки вполне могло быть заболевание сердца… разрыв аневризмы, сразивший её, как удар молнией. Это ужасно и несправедливо, что такая нелепая смерть настигла такую прекрасную и молодую девушку, но я ничего не мог поделать, и мне не стоит тратить своё время на безосновательные домыслы. Я должен закончить картину для Художественного Салона, а не тратить свои усилия на бессмысленные размышления. Хватит того, что я сам напросился на допрос к офицеру полиции, которому я не могу сообщить ничего серьёзного, и который, скорее всего, будет смеяться над моими причудливыми идеями, если я вдруг начну ему рассказывать о возможном убийстве, совершенном… Кем, черт возьми?… Этой благородной дамой, которую я заменил на её месте на углу улицы де Лаваль… и как?… без сомнения, своим ядовитым дыханием… абсурд… но жизнь не может погаснуть, как свеча.»