Ольга Шахматова - Манчикатут

– Ага, вот его дочь-то и сватаем.

– Мил человек, я очень богат, оплачу, не поскуплюсь, да совет дельный дам. Всю жизнь меня добром поминать будешь. А с Онгудая я нарочитого пошлю с депешей. Так мол и так… живы здоровы твои молодцы, по торговым делам задерживаются.

– Складно говоришь старик, да как верить тебе?

– В большом горе я, сынок. В большом горе! А помощь-то она хоть и малая, но цену имеет большую. А поймешь это, когда лиха с полна хлебнешь. Тогда и обещать, и верить, и исполнять обещанное, научишься…. Так на кого депешу писать?

– На Петра Алексеевича Горина. Но привал на ночь все же сделать придется. Лошадей загубим, да и от самих толку мало будет. А тебя-то как величать?

– Ончин-тайчи князь. При монгольском хане я.

«Что-то свиты маловато для монгольского князя» – подумал Фадей, но сомнений своих не высказал. Какая разница: князь ли, бай. Деньги платит золотом, да и слово дельное скажет. И купца Архиереева знает, может перед ним словечко замолвит. А ведь ловко Захарка дочку—то его охмурил. А и не сказать что красавица. Но фигура конечно – мед. Не промах парень. Вот отцу будет большое подспорье. Может в долю возьмет Архиереев-то. Задобрить его хорошенько надобно. Подарков больше привезти, да товару такого, чтобы народ ахнул. Молодец Захар, в Колывани цацек всяких крале своей набрал, предусмотрительный. И чего только в той Колывани нет: и серебряные ожерелья с отменной красоты и чистоты яшмой, порфирах, кварцитах, и браслеты и серьги и кольца. А посуды серебряной – брать, не выбрать. Ты чего молчишь, Захар? Остаемся?

– Стосковался я по Оксюше своей, а ну как другой ей глянется?

– Глянется, значит не любовь у нее к тебе. А так лишь крепче встреча да любовь будет. Вот моя Варюша, ох как горячо встречает из походов-то. А потом немного погодя родит. Один Егор болтается у нас без дела. Уж двадцатый год, жениться давно пора. А ему все любви видишь ли не выпадает. Вон Захар – восемнадцать лет, а уж знает что хочет.

Подошел Егор.

– Хватит зубоскалить. Ставьте палатку. Там за ручьем, немного вниз речушка есть, трава по берегам. Лошади попасутся, да и мы в прохладе да на травке отдохнем.

Спустились к речке. Князь с охраной тоже встали рядом с ними лагерем.

Егор распряг и обтер лошадей, устроил костровище, достал припасы еды, приготовил ужин. Братья закончили с повозкой. Весь товар уцелел. Тюки увязали крепче.

Солнце садилось быстро. Быстро остывали камни. Плотно поужинав, все улеглись спать. Караул выставили по очереди. Фадей первый, затем Захар, а Егор последний. Самые сладкие сонные часы достались Егору.

Князь тоже выставил караул.

Ночь пролетела мгновенно. Уставший Егор не успел коснуться лежака, как пришла пора просыпаться в караул. Он вылез из палатки к догорающему костру, подкинул сухой травы и дровишек, подвесил котелок с чаем. Поджидая, когда будет готов горячий напиток, растянулся в траве. Пахло пряной зеленью, небо прятало в себе россыпи звезд, занимался рассвет. Вдруг он услышал плеск на воде. Егор повернулся к реке, приподнял голову. Охранник князя решил освежиться. Подошел к воде, умыл лицо. Долго стоял у воды, озираясь по сторонам. И вдруг начал быстро скидывать с себя одежды.

У Егора перехватило дыхание. Из-под шапки выпал черный клубок заплетенных волос. Снимая одну за другой рубахи, охранник становился все тоньше, все меньше. Все изящней изгиб спины, все тоньше талия, и вот показалась девичья грудь, маленькая, упругая с торчащими сосками. Егор, сдерживая стон, повалился на спину. Оставшись в исподней юбке, девчушка – охранник быстро искупалась, накинула одежды, отжала и туго заплела в косу волосы, оставив одну прядь. Вымазала эту прядь в пыли, заплела косу на манер татарских воинов, выпустила ее из-под шапки и воин готов!

Егор лежал ни живой, ни мертвый. Не видал он краше этого, почти мальчишеского тела, сильных ног, тонкого стана, маленькой, но такой соблазнительной груди. Она стояла на фоне рассветного неба. Робкие лучи солнца ласкали ее смуглое тело. Так хотелось взять это сокровище и подмять под себя и любить, и тискать так, чтоб голова кругом…. В теле его бушевала буря. Он хотел… Он чувствовал, что если не возьмет ее сейчас – сойдет с ума. Здравый рассудок прорвал его взыгравшееся воображение. Он оценил обстановку, подождал, когда девица усядется на свой караульный пост. Тогда он свистнул своего Горца, вскочил на него и помчался галопом, дабы унять свою плоть, свое воображение.

Утренняя прохлада, обносящий от быстрой езды ветер, свет нового дня постепенно охлаждали его пыл. Он становился спокойнее. Голова освобождалась от похотливого дурмана. Сколько женщин в его деревни с радостью разделили бы с ним ложе. Он был знатный жених, хорошее дело и богатое наследство оставлял за ним отец. Многие девицы рады были быть с ним лишь на правах любовницы. Но ему казалось, что ни одна из них не любила его по-настоящему. Любили деньги. Любили его щедрость. Любили его задор.