Анатолий Шалагин - Горящие свечи саксаула

На пороге канцелярии, снимая барашковую папаху, появился хорунжий Милеев. Вид у него был потрепанным: на левом рукаве кафтана вырван клок, воротник болтается на нитках, готовый в любой момент вообще отвалиться.

– Что это за вид у тебя, Милеев? – спросил Рогожников.

– Ваше благородие – начал хорунжий – доставленный по вашему приказанию казак Ванька Мякишев из Санарского редута оказал сопротивление – при этом Милеев невольно коснулся рукой своей скулы, на которой красовался здоровенный синяк.

– Сопротивление говоришь? – голос подполковника наполнился металлом – Ну-ка зови мне этого сукина сына.

Через минуту, наклонив голову, чтобы не зацепить притолоку, в канцелярию шагнул двухметровый верзила. Рядом с плюгавеньким Милеевым он казался настоящим великаном.

– Ваше благородие, Иван Мякишев явился по вашему приказанию – доложил вошедший.

– Ты по что, шельма, хорунжего избил? – сурово спросил подполковник – Розог давно не получал?

Переминаясь с ноги на ногу, Ванька Мякишев отвечал начальнику Троицкой дистанции:

– Ну… он – казак кивнул в сторону хорунжего, все еще потиравшего свою багровую скулу – хотел везти меня в Троцкую связанным как каторжного… Срамно мне перед детями и соседями. Я ему говорю, что и сам пойду, а он с веревками…

Рогожников с трудом скрывал невольную улыбку, представив себе, как щуплый Милеев вязал бы этого детину. Он раскурил трубку и сказал:

– На каторгу еще успеешь, Мякишев. Если еще хоть раз поднимешь руку на своих начальников, я тебе, паршивец, каторгу устрою. Ты понял?

– Понял, ваше благородие – казак виновато склонил голову.

– Ну, ладно – мягче сказал Рогожников – Давай к делу. Это ты киргиза в степи за Уем нашел?

– Я, ваше благородие.

– А как тебя туда занесло? Ты что не знаешь про запрет в одиночку выходить на правый берег?

– Я, ваше благородие – Мякишев вновь опустил голову и начал виновато переминаться с ноги на ногу – за волчицей гнался, которая повадилась в Санарку. Ну, там вот и киргиза нашел…

– И далеко ли от берега?

– Версты две-три…

– А он вообще кто? – спросил Рогожников, выпуская под потолок клубы дыма – Что он рассказывал?

– Да я и не знаю, ваше благородие. Он, когда в себя пришел, что-то по-тарабарски говорил, но я по-ихнему не разумею…

Подполковник прошелся по кабинету, что-то обдумывая. Потом сказал:

– То, что божью душу спас – это хорошо. Но походы свои на тот берег заканчивай. Неровен час киргизы заполонят и не заметишь, как очутишься рабом в Хиве. Мало что ли православного люду там томится?… Ладно. Милеев – Рогожников повернулся к хорунжему – распорядись, чтобы ко мне срочно явился драгоман. А ты, Мякишев, пока подожди в сенях. Драгоман придет, я тебя с твоим киргизом опять вызову…

Через час на крыльцо они вышли вместе. Мякишев Иван Матвеев сын и Азат сын Жадигера из рода шомекей. Каждый в эту минуту думал о своем. Киргиз, щурясь под лучами апрельского солнца, радовался, что всемогущий Аллах спас его, ниспослав вот этого большого Ивана и доброго русского офицера, который внимательно выслушал его рассказ о злоключениях, случившихся в снежной степи. Азат рассказал этому господину, как мурза послал его на разведку в места предстоящего джайляу. Как ехал он на север, надеясь на скорую оттепель, как пал его конь, как гнались за ним волки…

А Иван Мякишев думал о том, что с божьей помощью стычка с хорунжим Милеевым, случившаяся нынче утром на глазах домашних и набежавших соседей, осталась без последствий. «А ведь мог подполковник – рассуждал он – и на гауптвахту посадить, или, чего еще хуже, выпороть прилюдно на городской площади».

Они подошли к коновязи, где стояла телега, на которой Милеев их доставил в Троицк, и Иван сказал:

– Ну, давай, Азат, или как там тебя – протянул он руку улыбающемуся киргизу, лицо которого, очистившись от коросты, уже не казалось таким страшным – ступай к своим сородичам. Они вечером с караваном уходят, так что скоро дома будешь…

Киргиз тряс в своих ладошках Иванову пятерню, что-то говорил в ответ и кланялся.

– Да ладно – смущенно говорил Иван. Потом он снял с телеги узел, в котором лежали тулуп и малахай киргиза, достал из холщевой сумки кусок хлеба, заботливо завернутый женой Анютой в чистую тряпицу, разломил его на две части, и протянул половину Азату – На вот… Это на дорогу тебе…

Киргиз еще раз поклонился Мякишеву, повернулся и зашагал в сторону менового двора. Вначале он робко и с опаской ступал по неродному городу, который казался ему ужасно тесным и шумным. Но чем ближе Азат подходил к меновому двору, тем шаг его становился быстрее. И, наконец, он побежал. Сын степей увидал своих…