Анатолий Шалагин - Горящие свечи саксаула

«21 марта 1833 года в 9 часов утра приступили к аутопсии тела Его превосходительства военного губернатора Оренбургской губернии графа Павла Петровича Сухтелена, скоротечно скончавшегося 19 часов 30 минут назад. 1. Тело правильного сложения и нормальной упитанности…»

.. А в окнах полуподвала госпитальной мертвецкой виднелись молодые яблоньки, собственноручно посаженные покойным графом два года назад в летнем саду при загородной резиденции. Деревца колыхались под легкими дуновениями мартовского ветерка. И первый скворец, усевшись на яблоневую ветку, заливисто пел свою песню. Жизнь продолжалась…

Вечером 21 марта во все концы Оренбургской губернии были направлены гонцы с депешами, в которых сообщалось о безвременной кончине военного губернатора, вызванной «быстротечной апоплексической болезнью». Более подробное письмо с описанием всех обстоятельств смерти Сухтелена и мерах, предпринятых в губернии и степи в последние два дня, барон Адам Григорьевич фон Энгельгардт написал лично. Это письмо было адресовано императору Николаю I.

Отправив курьера в столицу, которому было дано задание по пути известить в Уфе о кончине губернатора епископа Оренбургского и Уфимского Михаила, Энгельгардт вызвал к себе асессора Сплендоринского, продиктовал ему письмо Жангир-хану и сказал:

– Пусть толмачи быстрее переведут, и срочно отправляйте письмо в Астрахань. Надеюсь, хан еще не успел отбыть на джайляу. И еще – барон встал из-за стола и подошел к окну – Отправьте в Уфу за владыкой губернаторскую карету.

6 апреля состоялось погребение покойного губернатора. К полудню вдоль улицы Николаевской, ранее именовавшейся Большой и Губернаторской, стояли тысячи людей. В этом людском море виднелись простые катетки крестьянок и модельные шляпки оренбургских модниц, казачьи папахи и киргизские тюбетейки, диковинные тюрбаны бухарских купцов и фуражки разночинцев. Казаки из оцепления помахивали нагайками в сторону особо ретивых, пытавшихся пробиться поближе к краю тротуара, который уже в ту пору был мощеным. «Охлани! Куда давишь, холера!» – беззлобно покрикивали они на разномастную публику. Они понимали настроение людей. Здесь было не простое человеческое любопытство, здесь была настоящая скорбь.

Павел Петрович Сухтелен, хотя и пробыл на посту губернатора менее трех лет, оставил в памяти людей добрый след. Все, не взирая на чины и сословия, отмечали его какую-то негубернаторскую манеру общения с людьми. Он одинаково внимательно выслушивал дворян и крестьян, купцов и служителей церквей, мужчин и женщин. И непросто выслушивал, а пытался помочь людям. И эта народная память о добром губернаторе будет сохраняться вплоть до ХХ века. Во многих избах казаков рядом с божницами будут висеть незамысловатые портреты Сухтелена со словами:

А историки позже напишут:

«Сухтеленом положено столько начинаний, что приходится изумляться, как успел сделать столько этот талантливый администратор – и невольно появляется сожаление, что он слишком рано умер. Будь он большее время Оренбургским губернатором, жизнь города и края, пожалуй, приняла бы иное направление».

Но это будет потом. А пока народ провожал своего губернатора в последний путь. Особенно часто в тот день вспоминали эпизод из короткой жизни Павла Петровича, когда он, по сути, еще мальчишка, принял участие в битве при Аустерлице, и раненым предстал пред надменным Наполеоном. Французский император с ухмылкой сказал: «Ого! И этот сопляк решил тягаться с нами?». На что корнет Сухтелен на чистейшем французском языке ответил диктатору: «Молодость не мешает быть храбрым». И простые крестьянские бабы, и жены офицеров, слушая эту историю, плакали…

– Везут…. Везут… – послышалось со стороны Александровской площади.

Вдалеке показался казачий есаул, ведший под уздцы любимого губернаторского скакуна серой масти, покрытого траурной попоной. Следом медленным шагом следовали офицеры Оренбургского корпуса, несшие в своих руках красные, обшитые золотистой кисеей, подушечки, на которых лежали награды покойного. Первой несли золотую шпагу с бриллиантами, на эфесе которой было начертано «За храбрость». Следом над притихшей улицей несли ордена Святого Георгия III и IV степеней, орден Святого Александра Невского, ордена Святого Владимира III степени и Святой Анны II степени, прусский орден Красного орла, шведский орден Меча, французский орден Святого Людовика…